Я -- дерево. Я -- стекло

— Все хорошо? — спросил Дима. Он посмотрел на меня таким пронзительным взглядом, словно слышит настойчивые указания голосов.

— Твоя мама жива, потому что ты всегда делала, как мы говорим, но сейчас ты не слушаешься! — взревела Утонувшая Девочка. — Ты хочешь проверить, умрет ли она?!

— Да что ты с ней сюсюкаешься? — заговорил Старик. — Мы ее сами накажем. Она же неумеха, со своим собственным телом справиться не может. Мы возьмем, да и сами прикончим эту старуху!

Дима все еще смотрел на меня, но его лицо расплывалось из-за пелены слез.

— Прости, — сказала я, прежде чем схватить стакан, стукнуть им о стол и поднять самый большой осколок. Я успела порезать руку, но не достаточно сильно, и хотела порезать еще сильнее, но Дима встал передо мной, и прошептал:

— Надя, посмотри на меня.

Я замотала головой, отводя глаза в сторону.

— Посмотри на меня.

— Надя…

— Подождите, оставьте ее пока.

Дима обернулся к маме, взволнованно глядящей на меня, потом снова посмотрел мне в глаза и сказал:

— Я не знаю, почему ты это делаешь, но… может, не стоит?

— Стоит.

— Разве?

— Да.

— А если ты этого не сделаешь, что будет?

Я не решалась ответить, но при этом хотела, чтобы Дима не так сильно разочаровывался во мне. Я хотела, чтобы он понял, что я не просто так предала его доверие, и сказала:

— Мама умрет.

— Понимаю, — кивнув, ответил он. — Это очень благородно, что ты спасаешь маму. Но ты больше поможешь ей, если не будешь этого делать. Ты веришь мне?

— Она умрет.

— Я этого не позволю.

— Ну как же, не позволит! — захохотал Старик, стало так противно от его голоса, что я решила больше никогда его не слушать.

— Хорошо, — сказала я, протянув Диме осколок. Он принял его, улыбнувшись, и в его улыбке было столько одобрения и гордости, что я невольно улыбнулась в ответ.

— Что вы делаете? — спросил Дима у мамы.

— Меняю посуду на пластмассовую, не хочу, чтобы Надя опять порезала себя.

— Нет, — Дима покачал головой. — Мы продолжим есть с обычной посуды. Я доверяю Наде.

Некоторое время мама колебалась, но потом кивнула и оставила все как было.

Когда я села за стол, сердце снова ускорило темп, и руки стали холодными и липкими.

— Ты виновата перед ними. Ты столько горя принесла им, а они, ­— голос Утонувшей Девочки задрожал от отвращения, — они до сих пор верят в тебя. Ты должна как можно раньше развеять их иллюзии!

Я почувствовала усталость от нескончаемых, необоснованных — наконец-то я это поняла! — обвинений, и сказала:

— Я порвала те бусы, твои любимые, помнишь? Прости меня за это, мама. И за то, что сделала тебя несчастной. И за то, что убила папу, и за то, что мы обанкротились, тоже прости. Проси за все, а то я больше так не могу.

— Почему ты извиняешься?

— Устраните причину, тогда пройдет и болезнь.

— Что?

— Так говорил Гиппократ. Я думаю, он прав.

Мама посмотрела на Диму, пытаясь понять, что я имею в виду.

— Просто простите ее, — ответил он.

В эту секунду я, наконец, со всей ясностью поняла, насколько все это время нуждалась в прощении, не только в мамином, но и в своем. Еще с детства, видя, какие сильные у меня родители, я поставила планку, до которой была не в состоянии дотянуться, и обвинила себя в этом. Одноклассники только подливали масло в мой огонь самобичевания.

— Ты сама виновата, что тобой пользуются парни, — сказала как-то давняя подруга, и я ей поверила.

— А кто как не ты виновата в том, что все считают тебя высокомерной и бессердечной, — говорили другие, и я верила.

— Это ты виновата во всем, — говорила Утонувшая Девочка, и я соглашалась с ней.

— Тебе надо бы покончить с собой, — велел Старик, и я верила и ему тоже. Я верила всем, кто говорил, что я виновата и не слушала тех, кто твердил, что это не моя вина. Но я устала обвинять себя во всех грехах и хочу получить прощение.

— Конечно, я прощаю тебя, — сказала мама, не отрываясь, глядя мне в глаза. Она помолчала, а потом шепотом добавила:

— Девочка моя, конечно, конечно я тебя прощаю.

За последние семь лет я впервые сидела за столом с нормальной посудой, и меня больше не порывало порезать себе руки. Впервые за эти года я ела как нормальный человек.

Очень часто я просыпалась среди ночи из-за голосов, из-за беспричинного страха, от того, что шея уменьшилась настолько, что не могла выдерживать голову, набитую голосами. Я просыпалась по разным причинам, и все они превращали ночи в еще одно поле боя.

В эту ночь я тоже проснулась, но не по каким-то причинам, а по привычке. Долгое время я лежала в постели, пытаясь уснуть, прислушивалась к непривычной тишине, считала звезды за окном. После всех неудачных попыток, я вышла на улицу, окончательно забыв про сон.

Я знала, что на улице прохладно и взяла с собой плед. Устроившись в беседке, я легла на спину и уставилась в небо.

Где-то за горизонтом уже светало. Луна замерла над домом, улыбаясь каменной улыбкой, и ее глаза-кратеры смотрели куда-то вдаль. Шелестела листва, повинуясь ветру. Природа была наполнена звуками, но при этом в ней господствовала тишина.

— Что ты здесь делаешь? Все хорошо?

Я обернулась на голос и увидела Диму.

— Да. Тебе тоже не спится?