Читаем Я, Дикая Дика полностью

Посетил забавный дух, раскопал душевный бункер,Не заманит светом, значит —Оставаться на рисунке,Покой, тишина и покой.

Заключительный куплет мы брали вместе, как два товарища одну вершину, на равном высоком тоне, и очень прочувствованно:

Пробирался по следамЗлой и жалобный подарок,Но не исправит он ни-и-и-икогдаНа кар-тине всех помарок!

Потом Настёна вывязывала все эти обалдительные звучки и звучочки проигрыша в одну умопомрачительно красивую картину, и мы два раза пропевали припев. Тут уж ни кто не мог пройти мимо не обернувшись, многие останавливались послушать, качали головами, улыбались, давали денег — даже без аскера! — заводили с нами разговоры. И вот в один такой запев, напротив нас остановилась грустная девица, скорее даже молодая женщина. Она молча курила, не улыбалась, просто слушала и смотрела на нас с тоской. Будто про неё это — «но не исправит он никогда на картине всех помарок», и ей за эту непоправимость жутко больно. Я прочувствовала, как точно вяжется настрой песни с её глазами, и пела для неё. В этот момент я осязала, зачем именно я здесь стою, ведь не для денег же — я их все Настьке отдаю. И не для простой тренировки — это и дома можно распрекрасно делать, и много удобнее. Настасья вот говорит, что стоит здесь чуть не каждый день для привыкания к публике, и деньги тоже никогда не лишние. Тем временем, девица докурила, не глядя швырнула окурок под ноги, и подошла к нам.

— Хой, девки! — пожала она нам руки. Смотри ты, панкуха олдовая!

— Хорошо поёте, это ваша песня?

— Не-а, это Шмели! — охотно просветила Настя.

— А, знаю! — улыбнулась она. — «Крыжана вода», и всё такое!

— Точно! — просветлели мы. Приятно, чёрт возьми, что наших дорогих Шмеликов знаем не только мы! За это мы спели ей ещё залихватское «Либо»:

Эх, свобода сладкая,Эх, природа мать,Закрывайтесь по домам,Мы идём гулять!Либо через край, либо не хватает!Либо прямо в рай,Либо закрывают!ЭХ!Будет пьяный, пьяный дождь,Будет страстный миг,Мы с тобой ещё не раз напьемся,Не грусти, старик!

— Спасибо, девки, порадовали старуху! — сказала девица. Мы ответили — пожалуйста, и сели курить на корточках. Девица присела с нами.

— А меня Кэш зовут!

Мы назвали себя, и дальше молча курили какое-то время.

Однако, какая-то знакомая чувиха, эта Кэш… и правда, как-то она со Шмелями ассоциируется! И почему-то Русого навевает. И тут я вспомнила про фест. Тот, «Свалка», где мы ещё с Русым так залихватски выступили! Я сказала ей об этом, она жутко обрадовалась, всё восклицала — ну, надо же! Через столько лет вспомнили! За то, что ее помнят, Кэш помчалась нам за выпивкой, потом дала бабла — где-то пятихат. Настька чуть до потолка не подпрыгнула! На сегодня можно было спокойно закругляться, и Кэш позвала нас пить портвейн в «лесок». Мол, ей хочется именно так, как раньше с друзьями-панками посидеть, на земле, да с «777». Хлебнули по первой, Кэш стала расспрашивать, как мы живём, да как нам дружится? Мы рассказали про нашу дружную, офигительную группу, как веселимся, угораем все вместе, и что конечно, мечтаем идти вперёд, и очень далеко, но непременно вместе! Чтоб не распадаться, как другие команды. А всегда находить общий язык, ведь мы же семья! Кэш на это покачала головой, и поведала невообразимую вещь:

— Вы Белку знаете? Ну, ту, московскую панк-стриптизёршу чёртову?

Мы закивали, как лошади в поводу:

— Конечно, знаем!! Мы и песни её хотели петь, только не получается ни у кого, голос же идеальный нужен!

— Во-во, — кивала Кэш, напиваясь. — Она такая, хоть и курила как зверь. А она же мне как сестренка была! Мы из одной компании, вот как вы!

И она принялась сбивчиво рассказывать, что тоже хотели так, вечно вместе, и не было друзей лучше. Герка из «Луны в Апельсинах» — тоже гуляла с ними. И в панк-рок её привела сама Кэш, чисто случайно, буквально подобрала на улице промокшую девчоночку, которой некуда было пойти при живых родителях.

— А Герка вообще изгой была, в своём классе! Панк-рок её моментально закрутил! — смеялась Кэш, и мы слушали открыв рты. А я всё дожидалась подробностей про Белку! Надо же, как повезло — встретиться и лично поболтать с человеком, который её знал!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века