Читаем Я, Дикая Дика полностью

Хватает меня, ставит на ноги, поворачивает лицом столу, и нагибает грубо животом на столешницу. Я сопротивляюсь, всхлипываю, дрожу. Он бормочет что-то, шлепает меня жестко. Я вскрикиваю, умоляю меня отпустить.

— Вот я сейчас проверю, какая ты у нас целочка! — довольно говорит он, и злой ожог ремня по попе заставляет меня сильно вздрогнуть. Я всхлипываю, сжав зубы, и пытаюсь вывернуться, но прижимает рукой между лопаток, и шлепает снова. Потом проводит членом по горящим ягодицам.

— Шикарная жопа, сучка! — зло бросает он, и засовывает пальцы в меня. Я вся поджимаюсь. Он трахает меня пальцами в попу. Не больно, но хочется больше… вынув пальцы, щекочет ремнем между ног, в горячей щели. Ну, трахни же меня, Ветер, — беззвучно шепчу я. Терпеть уж сил просто нет! Он чувствует, и изводит меня беспощадно — лижет мне клитор, я вся дрожу и вздыхаю.

— Сладенькая маленькая партизанская сучонка! — шепчет он, и наконец входит в меня грубо, сильно! Начинает жестко двигаться во мне. Я кричу, и «плачу», изображая потерю девственности. Он трахает еще грубее, я дико кайфую, но роли своей не забываю, продолжая дрожать. А он выходит, и довольно говорит:

— Смотри-ка, а не обманула, щель! Ты и правда целка… была!

— Гордись, дрянь, что первым и последним мужчиной в твоей поганой жизни был офицер Третьего Рейха!

Я думаю недовольно — это что, всё? Но ведь он даже не кончил в этот раз… и в следующий миг вскрикиваю от неожиданной легкой боли — он хватает меня за ягодицы и входит в попу! Движения грубы и жестоки, беспощадный оргазм следует за оргазмом… я изнемогаю…

— О, господин… господин мой офицер… — жалко шепчу я с перерывами: — как же… хо… хорошо…

Обратно мы шли не разговаривая, зато обнимаясь как подростки. И у меня ничего не болело, как ни странно. Душа успокоилась и лежала тихо, подремывая. Ветер курил, и смотрел по сторонам рассеяно. Вроде, тоже был доволен. Какие же мы, всё-таки…

На следующий день на репу мы пошли вместе. Я была совершенно счастлива! Даже просто идти с ним под руку было офигительным кайфом, зная и чувствуя — мой! Весь мой! И ни с какой чёртовой недоделанной уродиной Гдетыгдеты делиться больше не надо!!!

И напоённая этим безумным чувством полноправного владения Ветром — моим! — я для очередной распевки предложила «Организм» «Шмелей»:

Мы с тобою всегда — ты и я,Даже если будет больно!Без следов, невероятно,Я приду к тебе невольно!ОР-ГА-НИЗМ, ТВОЙ ОР-ГА-НИЗМ,КРА-СА МИРА ТВОЙ ОР-ГА-НИЗМ!

Мы пели вдвоём, обнявшись, и безумно целуясь в проигрышах, мы — вместе!!

Мы с тобою и слов не надо,Заплету тебя мечтою,Ты спасенье, ты награда,В цепь любви тебя закрою!ОР-ГА-НИЗМ, ТВОЙ ОР-ГА-НИЗМ,КРА-СА МИРА ТВОЙ ОР-ГА-НИЗМ!

Аррр, до чего же нам было хорошо! Все дни и ночи слились в одну бурю, ураган, и уносили нас дальше и дальше! Ветер — мой! Всё слилось в один огромный праздник, и я угорала, угорала пока могла! Надеясь, веря, что так теперь и будет ВСЕГДА. Что я никому его не отдам больше никогда!

Дневник:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века