Читаем Я, Дикая Дика полностью

Устав плясать, легла на пол в фойе, просто так. На это все дико офигели! Смотрели такими глазами, будто я разделась до гола ни с того ни с сего, или закатала рукав и принялась колоться. Ну и ну, во народ! А вроде Питер — город неформальной, злой интеллигенции. Чтож, мне наверное, просто не стоило забываться, и привносить сюда, в эту изысканную атмосферу свой панк-рок. Надо было искать неферьё для таких проделок. Ведь как не крути, а своей я себя не чувствовала здесь. Некоторая чужеродность… Нет, моё — это только панк! Всё хорошо, да только не родное.

Потому и хотела ещё в «Старый дом» сгонять, но оказалось, его закрыли. Жаль, так и не успела… Можно бы ещё куда-нибудь, но не попёрло одной идти… Анфиса не любит такой музон. Ну и хрен с ним. В следующий раз… хотя, кто знает, будет ли он?

Может, действительно, остаться? У Анфиски сейчас антракт с любовниками, место вакантно, так что ничто не мешает спокойненько вписаться у подруги, и она мне протекцию сделает! Денег достаточно карточка с собой, практически не лимитирована, и ещё одна есть, на которой основные накопления — она конечно, в Уфе, но маму можно попросить переслать…

Но… еду обратно, к Нему


«Итог: В Питере— страшно! Будто утопленник сейчас покажет разбухшее лицо на поверхности мистической серой воды одного из каналов… зыбко и нереально. В детстве я так хотела здесь жить, но город этот оказался страшен. Хоть и прекрасен. Чтобы жить в Питере, здесь надо родиться. В нём хорошо бывать временами, но не осенью. И не постоянно! Неутихающий ветер, не высыхающая кровь… Город поэтов, бандитов и самоубийц, но не маленьких глупых девочек. Вовсе не для меня.

А потому— прощайте, господин Питер, ждите меня в гости!»


Ладно, харэ мне скулить, конечно, это всё лирика.

На сегодняшний момент жизни, всё что я делаю — тупо пропиваю её. Жизнь эту самую. Бухло, бухло, бухло…

Вот и ещё один тупой угарный вечерок позади… башка уже отгорела-отболела, отходняк.

Сижу и тупо пялюсь в телефон — чё за Надя? Чё за Алина? Охуеть. Кто такие, кого понаписала? Не знаю таких. Я ваще ничё не соображаю — пинцет, какие такие Нади? Пьяная была.

Вот новый мобил Русого. Еще один извр. Везёт мне на них! Он мне такого понарассказывал! Вы бы испугались, а я — то после Ветра… Но Русый — это серьезно! Патология что надо! Вернее, что не надо. Мазохист, и не просто, а с переподвывертом. Ладно, это не мой секрет. Ведьму видимо устраивает. Она, стало быть, садистка? Иначе, как бы они сошлись? Ну, не моё дело. Он не хотел, да я раскрутила на разговор. Чуяла, что-то с ним не то. Как с Ветром. Так смотрят по-особому, ищут чего-то, Смерть в глазах у них, извращенцев. И то верно, они же её и кличут! Для них идеальное извращение — это то, которое ведёт к гибели, лучше обеих сторон. Но и умереть боятся, всё равно. И тянутся к Смерти. А самим страшно! Вот и растягивают, помаленьку извращаются, в пределах, для каждого своих. Но каждый мечтает о Настоящем, на что однажды решится, и вот тогда … Решаются ли, нет ли — я не со многими знакома, и все молодые — что уж с ними дальше будет, на что протащит? Но в основном берутся лишь молодёжь обучать премудростям боли, и разврата. Вот и весь печальный путь их. М-да.

А Русым я вожусь давно. Одно время знались плотно. Не до сексу, но знакомыми были — что надо! Делились друг с другом всякими нашими злоключениями. Попевали и попивали вместе. Обкуривались, в лёгкую иногда, ну и манагу я первый и последний раз именно с ним пила. Очень уж она мне не понравилась!


История с манагой — корова на лестнице.

Мне семнадцать лет было. Прикиньте, да?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века