Я диктую. Воспоминания

Хотя десять лет назад за диктофон сел человек с вполне сложившимися взглядами, установившейся жизненной позицией, страницы воспоминаний свидетельствуют о неустанном движении мысли писателя и его склонности к не признающему компромиссов самоанализу. Внимательного и как бы стороннего наблюдателя, пытающегося отделить себя от быстротекущей жизни временной дистанцией, подчас сменяет проницательный обличитель и судья.

Сименон видел и знает больше, чем это нашло отражение в книгах воспоминаний. В этом нас убеждают и его романы, и острая, злободневная публицистика, которая еще ждет встречи с советским читателем. Судьба сводила романиста и с сильными мира сего — банкирами, министрами, газетными магнатами, — и с людьми, определявшими целые направления в современном искусстве, литературе и науке. Среди друзей Сименона — Чарли Чаплин, Жан Габен, Жан Ренуар, Федерико Феллини, Вламинк и Дерен, ученые-биологи, медики, юристы. Он встречался с сюрреалистами 20-х годов, с Пикассо, переписывался с А. Жидом и другими писателями. Имена появляются и исчезают, лишь иногда — несколько строк, яркие, меткие характеристики. Воспоминания уводят нас то в Америку, с которой связаны десять лет его жизни, то в Париж, то к пигмеям Тропической Африки, то в бельгийский город Льеж начала нынешнего века — на родину Сименона, чаще же всего — в маленький дом с садом на окраине Лозанны, где в последние годы обосновался писатель. Не правда ли, как о многом еще хотелось бы расспросить писателя.

Литературную судьбу Сименона можно было бы считать вполне благополучной. Его книги расходятся многотысячными тиражами в десятках стран мира. По его романам поставлены уже, вероятно, сотни фильмов и театральных спектаклей. О нем пишутся книги и диссертации; практически почти невозможно учесть все посвященные ему статьи. О живом интересе к его творчеству писали Ф. Мориак и У. Фолкнер, Р. Мартен дю Гар и Ч. Сноу. И все же к несомненному успеху, к необычайной популярности Сименона примешивается иногда какой-то странный привкус. Даже признавая особую значительность романов о полицейском комиссаре Мегрэ, а тем более так называемых «трудных», социально-психологических романов Сименона, многие до сих пор еще числят писателя по ведомству то ли детективной, то ли — шире — приключенческой литературы, призванной доставлять читателю развлечение, не всегда требующее большого напряжения ума.

В конце концов, упомянутые выше жанры — законные побеги древа художественной литературы, и можно было бы не обижаться за писателя, оказывающегося по соседству со многими другими почтенными авторами, если бы не одно существенное обстоятельство.

К писателям, работающим в различных жанрах, исследователи предъявляют и разные требования. Это в большой степени правильно и разумно. У А. Конан-Дойла или А. Кристи не следует искать эпические полотна или глубокое философское осмысление жизни, у Т. Манна или Р. Роллана — запутанную интригу, острые сюжетные повороты или изображение загадочных и страшных преступлений. Мы судим о писателях в соответствии с законами их творчества. Разумеется, были писатели, которые, подобно У. Фолкнеру, отстояли право соединять в своих произведениях эпический размах с почти «классическим» детективным построением, и критики были вынуждены с этим примириться. Беда, однако, заключается в том, что, отнеся писателя к определенному, точно очерченному жанру, исследователи зачастую обращаются в его произведениях преимущественно или даже только к тому, что имеет отношение к данному жанру, не замечают и не ищут (иногда не хотят замечать и искать) то, что к нему не относится. Создается своеобразная литературоведческая инерция, которая так много повредила Сименону-романисту, да и не одному ему. Известно, с каким трудом пробивали себе дорогу переводы его «трудных» романов, как охотно публиковали романы о Мегрэ, но и в Мегрэ видели лишь смелого и опытного полицейского, а ведь именно ему писатель доверил многие свои важные мысли и суждения о жизни.

Литературоведы постепенно меняют свою точку зрения на творчество Сименона[1]. Однако существует и читательская инерция. Мы ведь тоже читаем в соответствии со все еще, к сожалению, недостаточно изученными законами. Едва принявшись за какую-нибудь книгу, мы как бы заранее настраиваемся на определенный лад. Так и с романами Сименона, от которых мы ждем острых ощущений, увлекательного, захватывающего действия. Но как легко, оказывается, в этом случае «пропустить», не заметить в этих романах (в том числе и в романах о Мегрэ) что-то существенное и важное. Это вдвойне вредно, ибо обедняет и автора, и читателя.

Книги воспоминаний открывают нам нового Сименона. В них есть многое из того, что не нашло места (или осталось не замеченным нами?) на страницах его романов, и знакомство с ними позволит по-новому прочесть и эти романы. Мы увидим то, чего не видели, поймем то, над чем прежде не задумывались. Сименон предстает перед нами как писатель, глубоко связанный с современностью.