Читаем Я – доброволец СС. Берсерк Гитлера полностью

К опушке леса начали подходить солдаты с рухнувшей передовой. Мы бросились к ним и подхватили тех, кто был в самом тяжелом состоянии. Они были совершенно измучены и сломлены. Мы погрузили в наши машины как можно больше раненых и перевязали их, как могли. Самых тяжелых уложили на решетчатый настил днища. Остальные бежали следом, когда мы отправились на соединение с остатками нашего потрепанного батальона. Но к некоторым все-таки вернулись боевой дух и силы. Вид наших бронетранспортеров вселил в них пусть слабую, но уверенность.

Добравшись до ближайшей дороги, мы остановили несколько пустых санитарных машин, которым и передали раненых солдат вермахта. Мой бронетранспортер был серьезно поврежден и требовал капитального ремонта в ближайшей походной мастерской. Он даже мог ездить, но тихонько. И все-таки мы смогли последовать за остальными машинами, хотя не могли держаться рядом с ними.

Вот так, несколько неожиданно, мы остались совершенно одни, затесавшись в ряды армейского подразделения, которым командовал майор, награжденный Рыцарским Крестом. Я уже видел его ранее в деревне, где он командовал моторизованным подразделением, которое вместе с нами должно было отправиться на фронт. Судя по всему, сейчас он собрал всех, кто еще мог сражаться, и пытался хоть как-то остановить отступление. В данный момент он был целиком занят тем, что старался организовать линию обороны, идущую полукругом по полю. Советские истребители метались над полем на бреющем, гоняясь буквально за каждым солдатом.

С искаженным лицом, размахивая пистолетом, майор метался среди своих солдат. Но это было форменное самоубийство! Когда он увидел наш медленно ползущий бронетранспортер, он бросился к нам, приказывая остановиться. У него на лице было ясно написано, что бронированная машина — это именно то, что ему сейчас требуется. Водитель притормозил, и адъютант роты Худелист, который сидел наверху, спокойно спросил, даже не пытаясь притвориться вежливым, что все это значит. Я высунулся из люка и с интересом слушал. Дело в том, что офицеры Ваффен СС не слишком уважали армейцев, и в СС Железный Крест 1-го класса ценился так же высоко, как Рыцарский Крест в армии. Если бы вы только могли видеть лицо майора, который пришел в бешенство, выслушав адъютанта.

— Я полагаю, что вы просто удираете! — заревел он.

— Что вы, нет. Мы просто идем на соединение со своей частью, — ответил адъютант, по-прежнему сидя на борту бронетранспортера.

— Если вы немедленно не покинете машину и не начнете разговаривать со мной нормально, я сделаю дырку в вашем брюхе! — бесновался майор, размахивая пистолетом.

Мы с адъютантом обменялись быстрыми взглядами. По багровому лицу майора и его бешеным глазам было понятно, что он способен на такое. Адъютант спрыгнул с машины, стал по стойке смирно, отдал честь и отрапортовал:

— Герр майор, я адъютант четвертой роты разведывательного батальона панцер-гренадерской дивизии СС «Нордланд», вместе с двумя солдатами и бронетранспортером минометного взвода следую к пункту сбора роты.

— Вы нужны мне здесь. Вы будете оказывать нам огневую поддержку. Ожидайте моих приказов! — заявил майор и повернулся, чтобы дальше руководить организацией обороны.

— Герр майор, машина в ее нынешнем состоянии бесполезна. Согласно приказу, ее надлежит доставить в ближайшую походную мастерскую для ремонта, — осмелился возразить адъютант.

Майор снова бросился к нам.

— Вы останетесь здесь и будете ждать моих приказов! — крикнул он и ушел.

Адъютант снова забрался на бронетранспортер. Перед нами открывались блестящие перспективы! Повсюду слышался шум боя, и артиллерийская канонада постепенно приближалась. А здесь, посреди поля, толпились несколько сотен человек, никак не защищенных. Налет вражеской авиации или прицельный артиллерийский залп — и от них ничего не останется.

Адъютант не сказал ни слова, только мрачно поглядел вслед майору, который бежал прочь. Майор добрался до дальнего фланга позиции, примерно в 300 метрах от нас, адъютант нырнул в машину и приказал водителю:

— Гони так быстро, как только может эта развалина!

С рычанием бронетранспортер дернулся и покатил дальше. Но это не было трусостью.

— Никто еще не осмеливался обвинить меня в этом, и я не думаю, что есть причины для таких обвинений. С одной стороны, мы должны присоединиться к нашей роте до того, как большевики окажутся там. С другой — мы не должны погибнуть в бесславном и бессмысленном бою без единого шанса нанести потери противнику.

Адъютант бормотал все это мне, пока мы выглядывали из люка и смотрели на майора, который все еще не заметил нашего отступления от его безумной «линии обороны». Нам было жаль парней, которые там находились.

Мы, наверное, отошли оттуда на расстояние в 300 метров, когда услышали неприятный, слишком знакомый вой. «Сталинские органы»! Совершенно инстинктивно мы вжимали головы в плечи.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное