Я – дочь врага народа

В разговоре он опирался на звук «ч», как барин на ореховую трость. А междометие «фу» напомнило Марии кривую лошадь. Однако оба аптекарских глаза были на месте, и Мария увидела в их глубине отражение своего лица, свежесть которого была примята беспокойной ночью. Потому она поторопилась объяснить:

– Я только что с вокзала.

– Ка-ак! И сразу ко мне?! – восхитился и озаботился аптекарь. – Ч-что, нужда какая имеется?

– Соскучилась, – наклонив голову, увильнула Мария от прямого ответа.

Губы Бориса Михайлова загнулись ухватом. Послышался ласковый стон:

– Ах, озорница! Неужто не забыла бедного провизора?

«Идиот! Что ты для меня сделал, чтобы так уж и не забывать о тебе?» – подумала Мария, но на всякий случай опустила ресницы. Аптекарь понял это по-своему: мягким мизинчиком он приподнял её лицо, чуть слышно произнёс: «Благодарю» – и коснулся тёплыми губами её щеки.

«Как раз туда, куда кобыла…» – подумала Мария и тихо засмеялась.

Смех ободрил Бориса Михайловича, он приложился к её лицу подольше и покрепче… но кто-то заговорил за одной из белых дверей. Аптекарь отлип от её щеки, повлёк Марию за другую дверь, нашёптывая:

– Не пугайся, Мусинька, у меня никто красавиц не кушает…

За белой дверью оказалась абсолютно белая комната. За белой ширмою – белая вешалка, зеркало, умывальник. И внутренняя белая дверь, которая вела в глубину обширного особняка, что вмещал в себя и глубину аптеки, и семейные угодья её хозяина…

Пока Мария снимала свою полудошку, оправляла причёску и свитер, Борис Михайлович, отворив эту дверь, заговорил врастяжку:

– Кла-ра-а! Будь хорошей девочкой: попроси Феню приготовить достойный завтрак. У меня теперь нужный человек…

– Кла-ра-а! – погодя, договорил он. – Девочка моя, потом сама пройди в залу. А то у меня имеется очень важное совещание. Ты слышишь?

– Я что? – отозвался голос Клары. – Я когда-нибудь была глухой? Трудись, моё солнышко. Дело есть дело…

Если бы удалось поставить на одни весы эту «девочку» и это «солнышко», то в них двоих оказалось бы не меньше пятнадцати пудов. И почти такой аптекарскую чету Мария помнила с детства.

Самого же Бориса Михайловича она замечала уже тогда, когда пошла в первый класс. От аптеки школа находилась совсем близко; ребята бегали туда покупать мятные таблетки. Машеньке это лакомство часто доставалось даром. А спустя лет семь-восемь Борис Михайлович уже явно выделял вниманием своим Марию среди сверстниц.

Когда же, по окончании десятилетки, она устроилась в кинотеатр буфетчицей, аптекарь как-то летом позволил себе покинуть киносеанс до окончания, чтобы предложить проводить Марию домой. Но её (уже тогда) поджидал на улице ещё вполне здоровый студент Казанского университета Сергей Быстриков – парень, из-за которого она была окутана завистью сверстниц. А для тщеславных умов чужая зависть равна славе. Потому Мария чувствовала себя на щите, который высоко был поднят авторитетом Сергея. И хотя самого «щитоносца» она не больно-то жаловала, однако подпустить аптекаря близко не решилась. Да и он особо не настаивал…

Теперь же, пока Борис Михайлович вёл разговор со своей Кларой, Мария устроилась на кушетке, откинулась на стенку, которая оказалась боковиной тёплой печи. Ей сразу захотелось вздремнуть. Но аптекарь, завершив разговор, уселся напротив неё, нежно взял прохладные руки, стал дышать на них – согревая. Она же, оглядывая склонённый перед нею белый его колпак, его бритую шею, думала: вот что значит красота! Тем временем Борис Михайлович развернул её руки ладонями кверху, каждую серёдку поцеловал, потом принялся пощекотывать их языком.

«Облизывай омскую грязь, – думала Мария, улыбаясь и пошевеливая пальчиками под его жирным подбородком. Когда же край белого колпака потемнел от испарины, она удивилась: – Э, как тебя забрало! Надо же так любить!»

А Борис Михайлович уже целовал её запястья, её подлокотные ямочки… Благо рукава свитера были податливы. Скоро мягкие руки аптекаря уже блудили по её спине… Она же думала о нём, как ленивый хозяин о голодной скотине, – потерпи, успеется… Но мягкие руки донесли тепло до её груди. Мария обмякла и понесло её не то в рай, не то к чёртовой матери…

Когда белая за ширмою дверь увела аптекаря в глубину дома, прихорашиваясь, Мария подумала: «Вот бы сейчас выскочить в “залу”! Здрас-сте, Клара Абрамовна! Отныне я ваша родня… Сколько бы валерьянки потребовалось!»

Она раскинула по плечам удивительную гриву своих волнистых волос, прошла до окна, чуть отодвинула занавеску.

Аптечный двор, огороженный крепкой кирпичной, как сам особняк, оградой, заливало ярким солнцем. У такого же кирпичного склада сидела цепная собака. Она смотрела за угол дома и дёргала загривком.

Вот псина рванулась, но крепкая цепь чуть не опрокинула её навзничь. Из-за угла, в накинутом на плечи пальто, вышел Борис Михайлович. Знакомые бантики шнурков трепыхались под штанинами брюк…

«Даже бантики не развязались», – с некоей досадой подумала Мария о только что минувшем.