Я — «Дракон». Атакую!..

Но пройдут годы. Забудутся на Западе восторженные газетные отзывы и восхищения премьеров о победах русских, и начнут те же историки из Великобритании чуть ли не с тайной грустью и сожалением рассуждать о былых наших битвах, высказывать такие вот соображения: Красная Армия тем только и брала, что несметным числом людей. Появятся лихие цифры соотношения сил по личному составу. Так, английский историк А. Ситон заявил, что мы превосходили противника в одиннадцать раз! Один же его коллега и соотечественник число это чуть приуменьшит: дескать, не в одиннадцать, а в семь.

Справедливости ради скажем, что четырехкратное превосходство в живой силе у нас было. Но достигли мы этой арифметики не тем, что взяли просто да и собрали огромную массу людей, достигли мы ее проявлением зрелого военного искусства.

Думая о том, как ослабить группировки гитлеровских войск на варшавско-берлинском направлении, еще в октябре — декабре 1944 года советское командование прозорливо предприняло наступление в Восточной Пруссии, в Курляндии, на будапештском направлении, словом, на флангах советско-германского фронта. Немцы тогда вынуждены были уменьшить центральную группировку на 10 дивизий и 3 бригады. Цифра эта довольно значительная. В самом деле, к началу Висло-Одерской операции в группе армий «А» у противника осталось 30 дивизий, 2 бригады да 50 отдельных батальонов на территории Польши.

Смелость, умение пойти на риск мы научились за годы войны сочетать с прозорливостью, благоразумием, известной осторожностью, рассчитанной на достижение успеха в битвах. Но не об уровне военного искусства речь. Вспомнил я сейчас одну из выдающихся операций второй мировой войны и понял: надо рассказать историю, которая, как мне кажется, могла бы как-то дополнить мои суждения по поводу превосходства в боях так называемой живой силы.

А живая эта сила — летчик, о судьбе которого я услышал уже спустя годы после войны. Обычный пилот — рядовой неба. Впрочем, не совсем обычный. Однако все по порядку.

В деревне Володово под Торжком, там, где растекается Валдайская возвышенность, жила-была девочка. Шестнадцать братьев и сестер могло быть у Ани Егоровой, но восемь из них умерли. А вскоре после гражданской войны умер и отец. После его смерти жить совсем трудно стало. Хлеба хватало только до рождества. Вот тогда Аннушку и отдали в школу золотошвеек. Старые дамы-преподаватели не хотели принимать девочку — мала, по возрасту не подходит. Но мать упросила начальницу школы — дочку приняли. И начались уроки. Удивительное золотошвейное мастерство, завезенное в тверские края при царе Горохе не то из Ассирии, не то из Вавилона, пришлось Аннушке по душе — только вот не смогла она сидеть за шитьем целыми днями, не по ней оказалось дело.

Тогда доучилась девочка в школе крестьянской молодежи, простилась с матушкой и пошла, словно в сказке, искать счастье той дорогой, которая ведет только прямо, дорогой, которой любили вступать в жизнь парни и девчата наших довоенных лет.

Долго ли, коротко ли шагала по ней Аннушка Егорова, но вот явилась в столицу, и удивила ее белокаменная огромным скоплением народа, городским шумом, зданиями своими высокими — в Торжке-то одни церкви да соборы вверх возносятся. Расправила девица гимнастерку, подтянула портупею и вошла в райком комсомола.

— Хочу работать на Метрострое! — заявила решительно.

— А что ты умеешь делать? — спросили Аню. Ну, что могла уметь делать девушка из деревни? И тогда отправили Егорову учиться в ФЗУ «Стройуч» — постигать профессию арматурщика.

Научилась она вскоре многому — прочно вязать проволоку, весело работать кусачками, заготавливать балки для железобетонных «рубашек» тоннеля. Что говорить, нелегко было спускаться в шахту на глубину пятьдесят метров по узкой, обледенелой лестнице, нелегко было таскать арматуру по штольне. В тоннеле всегда жарко, душно: сжатый воздух своим давлением отжимал грунтовые воды, осушал породу. Без привычки-то и у парней болели руки и спина. А девчатам так вообще категорически запретили работать в кессоне. Но они добились своего: дошли до самого Калинина и вернулись на шахту. Вернулись потому, что Метрострой был стройкой комсомола — тридцать тысяч комсомольцев стояли в авангарде этого удивительного сооружения века, — как же им быть в стороне?..

По шесть часов работала Аня Егорова в шахте. Когда требовалось, не оставляла рабочего места и по две смены. Зато сколько радости было потом, когда узнала, что на архитектурной выставке в Париже их станция («Красные ворота») получила высшую награду — «Гран-при»!..

Но все это только присказка — сказка, как говорится, впереди.

Бодрый, энергичный дух нашего поколения нес девушку из Торжка по прямой дороге все дальше. Вместе с подругами она сдает нормы на значки ГТО — «Готов к труду и обороне», ГСО — «Готов к санитарной обороне», на значок «Ворошиловский стрелок». Вокруг страны столько врагов — как не уметь защищать ее! Так что после того, как IX съезд комсомола бросил клич: «Комсомолец — на самолет!», Анне Егоровой и ее друзьям много времени на раздумья не потребовалось.