Я — «Дракон». Атакую!..

В эти горячие дни окончательно и утвердился у наших бойцов тот классический прием в расстановке сил истребителей, которому потом суждено было войти в историю воздушных сражений под названием «кубанская этажерка». Но прежде чем раскрыть тайну рождения знаменитой «этажерки», расскажу об одном интересном человеке.

Полковник Корягин. Командир одной из моих дивизий — 265-й истребительной. Признаюсь, у меня комдив вызывал явные симпатии к себе прямотой, умом, каким-то рыцарским отношением к своему солдатскому долгу перед Родиной — воевал Александр Александрович самозабвенно и яростно. А как умел пилотировать: в воздухе творил просто чудеса! В дивизии его любили все У комдива, надо сказать, была сильно развита ироническая жилка. Иронией он заменял окрики, внушения, и она действовала на подчиненных порой лучше всяких выговоров. Но вот когда требовалось отстоять справедливость, защитить того же подчиненного, комдив Корягин умел проявить твердый характер.

Припоминаю такой случай. Осенью сорок третьего наши войска, прорвав сильно укрепленный «Миус-фронт», как его называли немцы, продвигались на запад. Жестокие воздушные бои разыгрались над рекой со сказочным названием Молочная. И вот однажды в полк, которым командовал майор Николаенков, приехал большой начальник, и — надо же такому случиться — в это время налетели «юнкерсы» и принялись бомбить кавалерию, которую мы должны были прикрывать. Понятно, Николаенков поднял истребители в воздух и, горя желанием поскорее расправиться с «юнкерсами», дал по радио команду атаковать противника с ходу. Что тут говорить, решение было, конечно, поспешное Попробуй атакуй с ходу, если у боевой машины еще ни высоты нет, ни скорости.

Словом, немцы оказались в выгодном положении, и «мессеры», прикрывавшие бомбардировщики, срезали две наши машины. В гневе старший начальник вызвал комдива Корягина и жестоко распорядился: «Командира полка и командира группы — под суд!»

…Как-то перечитывал я «Войну и мир» Толстого. Запомнилась там такая картина Капитан Тушин с батарейцами спасает от гибели и плена солдата Багратиона И вдруг, ни в чем не разобравшись, на него налетает какой-то штабник. Только что мы видели высокую доблесть Тушина, и вот…

«Ну за что они меня?» — думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника…

Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина… Он стоял… с дрожащей нижней челюстью».

Героическое и доблестное в человеке померкло. Чиновничий окрик глубоко ранил даже бесстрашного капитана. Произошло ли что-то подобное с Николаенковым и командиром группы летчиком Федоровым — не об этом сейчас речь. Лично я всегда считал, что создать в боевом коллективе такую атмосферу, когда каждый готов «жизнь положить за други своя», куда как сложней, чем пускать пыль в глаза показной обстановкой служебного исполнительства. Такого окриками да разносами не добьешься. Ведь люди не на одно лицо: у каждого свой характер, бывает, и свои странности. Пробудишь явные и скрытые возможности, способности твоих подчиненных — во всю ширь сможешь развернуть и свое дарование, свой командирский талант. Ну а взыскания — к ним прибегнуть никогда не поздно.

Тогда, у берегов Молочной, уже не по-сказочному в полк приехали два следователя из военного трибунала, и вскоре было решено: Николаенкову — двенадцать лет лишения свободы за плохое руководство боем, а Федорову — восемь лет за трусость. Наказание обоим предписывалось отбыть после окончания войны, а пока что пилотов отчисляли из авиации с направлением в штрафные роты.

Вот тогда комдив Корягин и проявил свой характер!

— Что они понимают в летном деле, эти следователи?! — гремел над аэродромом голос комдива. — Приехали тут, самовлюбленно полагая, что владеют всеми процессами жизни и могут вертеть ими на потребу начальству и так и сяк…

Глаза Корягина, обычно добрые, бесхитростно смотрящие на мир, гневно сверкали. Он доказывал мне, что Иван Федоров — один из бесстрашных летчиков, признанный мастер воздушного боя не только в дивизии, но и во всем корпусе. Объяснял, что Николаенков, если и погорячился, допустил ошибку, так ведь в интересах дела — стремясь побыстрее помочь конникам, уберечь их от бомбардировки.

Мне, откровенно говоря, ничего не надо было доказывать. Я не сомневался в своих летчиках. Тот же Иван Федоров совсем недавно шестеркой дрался против сорока «юнкерсов». Наши сбили тогда пять гитлеровских машин и заставили немцев повернуть назад, а Федоров выдержал еще бой с шестеркой «мессершмиттов». Да какой бой! Бесстрашный истребитель так закрутил карусель, что немцы ахнуть не успели, как пушечной очередью прямо в воздухе он развалил одного «мессера». Иван Федоров не покинул поля боя, когда на его машине кончились боеприпасы. Он пошел на таран.

Что там говорить, о таких людях гекзаметром бы писать! А тут обвиняли в трусости..