Я — «Дракон». Атакую!..

Помню, едва представился командующему, он приветствовал меня по-мужски крепким рукопожатием и сразу же направился к оперативной карте. По тому, как Георгий Константинович держался, как шел — упруго и ненапряженно, — в нем чувствовалось изобилие силы. Когда заговорил о боевой обстановке, о задаче, которую ставил — а предстояло нам разбить штаб только что прибывшего на наше направление гитлеровского армейского корпуса, — в его глазах, во всех чертах буквально засветились и вдохновение, и уверенность в том, что мы не подведем его, справимся с порученным делом.

Я заметил: довольно часто, когда говорят о военных вообще, а об известных тем более, уже привычно употребляют выражения: славные боевые дела, прославленный командир, прославленный военачальник, боевая слава… В жизни мне довелось повидать немало действительно известных в народе, прославленных людей. Но вот вспоминаю полководца Жукова, январский день сорок второго, деревню Перхушково и те строки из его директивы Западному фронту: «Гнать противника днем и ночью. В случае переутомления частей выделять отряды преследования…» — или приказ от 15 января:

«Обращаю внимание командиров на необходимость стремительного преследования отходящих частей противника», приказ 20 января: «Приказываю преследование вести стремительно, создав на главных направлениях сильные ударные группировки и продвигая их параллельно отходящим главным силам противника», — и отчего-то думается мне, что слава может быть целью юноши или очень пустого человека. Для такого же человека, как Георгий Константинович Жуков, целью его энергической деятельности была не слава — скорей наилучшее употребление своих удивительных жизненных сил.

Помню, поставил мне генерал Жуков боевую задачу и, глядя прямо в глаза, спросил:

— Сомнения есть?

Я, не дрогнув, ответил, что сомнений нет, что боевую задачу мы выполним. Хотя, признаться, подумать перед выполнением такой задачи было о чем.

Дело в том, что погода в те дни стояла совершенно нелетная: снегопады, метели прижали авиацию — и нашу и противника — к земле, а над самой головой повисло небо — белое, беззвездное, будто и на небе выпал снег и все звезды засыпал. Но то, что выполнять боевую задачу в таких трудных условиях доверили только нам — истребителям, — разве не воодушевляло, не обязывало справиться? «Да хоть к черту в зубы полечу, а отыщу этот штаб!» — решил я, когда отвечал Жукову, и в решении моем не было ни бравады, ни самонадеянного пустозвонства.

На деле же все выглядело так. Только добрался я из Перхушкова до своего аэродрома, как тут же приказал подготовить для разведки машину и вскоре взлетел. На малой высоте, ориентируясь в основном по железной дороге, быстро долетал до Гжатска. Город промелькнул внизу в морозной дымке переводной картинкой, еще не проявленной. От него я взял курс чуть северо-западней и довольно быстро отыскал указанный мне на карте штаб гитлеровского корпуса.

Теперь я был уверен — группу выведу точно. После посадки прикинули с командиром полка оптимальный вариант боевых машин для удара: решили, что четыре звена — всего двенадцать истребителей — вполне будет достаточно. Каждый ведь нес по две пятидесятикилограммовые бомбы (когда требовалось, и на истребители подвешивали этот смертоносный груз). Для боевого вылета, правда, пилотов отобрали поопытней, понадежней. Поставили им задачу — мудрить тут нечего было — и разошлись до утра по землянкам.

Да, одна деталь. Весь полет — для большей скрытности его — мы должны были совершать в режиме радиомолчания. Но начальник связи полка предложил мне на всякий случай выбрать какой-нибудь позывной, и я остановился на кратком, но звучном: «Дракон»! Сколько вспоминается всяких цветов: «фиалка», «резеда», «гвоздика»… А «берез?.. Звонкие голоса девчат-связисток порой часами запрашивали, неустанно искали в эфире какого-нибудь „сокола“: „Я — „Береза“, я — „Береза“. На связь. Как слышишь меня? Прием…“ Должно быть, оттого и летало столько поэтических позывных в эфире, что в связи служили в основном девчата. Когда же мне предложили выбрать позывной, „Дракон“ показался и динамичным, и действительно звучным. На том и остановились. Не мог я тогда и предположить, что позывной, выбранный для одного полета, останется за мной навсегда, на всю мою летную жизнь…

Ночь слабо спорила с зарей, когда техники наших самолетов опробовали моторы. Все было готово для вылета. Летчики, поскрипывая утрамбованным возле машин снегом, переминались с ноги на ногу, терпеливо выжидая команды на запуск.

И вот эта команда поступила. Уже в кабине истребителя я вдохнул еще раз морозного воздуха, захлопнул фонарь, привычно передернул педалями управления, и через минуту наша пара стояла на взлетной полосе, поджидая остальных.