Я дрался на «Аэрокобре»

Обычно скоротечный воздушный бой затянулся. Прошло десять, пятнадцать, двадцать минут боя, а цель фашистов – город – была все так же далека, как и вначале. Уже несколько дымных костров догорало на земле. Горел там и «Мессершмитт», сбитый Виктором. На белом снежном фоне стали появляться и черные пятна от разрывов бомб. Это бомбардировщики торопились избавиться от опасного груза, трусливо покидали поле боя.

Но бой продолжался. В воздухе еще оставались немецкие истребители. Вот один из них промелькнул передо мной и понесся к земле. Он, видно, хотел последовать примеру бомбардировщиков, уйти на свою территорию.

«Не уйдешь!..» – сквозь зубы процедил я и тоже перевел свой самолет в пикирование.

– Витька, прикрой!

– Давай, давай, бей его!

– Далеко…

Только над самой землей «Ме-109» вышел из пикирования и на бреющем пошел на запад. Я шел почти вплотную сзади него, стараясь еще больше сократить дистанцию: «Сейчас, сейчас…»

Фашист заметил преследование. Он стал маневрировать, чтобы не дать вести прицельный огонь. «Эх, нужно было раньше бить… Все равно не уйдешь!.. Так, ты опять вправо кинешься». В тот момент, когда гитлеровец начал разворот вправо, я нажал гашетку. «Ме-109» сам напоролся на трассу, ткнулся правым крылом в землю и огненным колесом покатился по снежному полю. Сзади осталась только дорожка огня и обломков самолета.

– Порядок! – услышал я голос Виктора. – Разворачивайся на сто восемьдесят, набирай высоту!

Сорок пять минут вместо обычных пяти-десяти длился воздушный бой. И после него шестерка «ястребков» в полном составе пронеслась над своим аэродромом. У них не было боеприпасов, только у меня каким-то чудом осталось семь патронов – три в одном и четыре в другом пулемете. Но израсходованы боеприпасы не зря. Радость победы переливалась через край у каждого летчика.

Я уже зарулил на стоянку, когда на посадку заходила пара Лусто. Его ведомый Федя Трутнев уже планировал на посадку с выпущенными щитками и шасси, когда прямым попаданием зенитного снаряда оторвало хвост его самолета. Трутнев упал в каких-нибудь двухстах метрах от начала бетонной полосы. Отличились свои же зенитчики, только что прибывшие с Урала. Они не знали силуэтов ни своих, ни вражеских самолетов, правда, стреляли хорошо, в тот же день сбив еще и заходящий на посадку «Пе-2». После этого их от нас перевели.

На стоянке меня встретил Волков – почти весь технический состав успел перебазироваться на новый аэродром. На прежней площадке остались лишь несколько человек, готовивших самолеты для перелета. Там же остался и Чугунов. Он должен был подождать, пока отремонтируют один из подбитых «ястребков», и перегнать его сюда.

Николай видел, как только что погиб Трутнев. Механики всегда с тревогой ожидали возвращения ушедших на задание летчиков, вместе с ними радовались успехам, переживали неудачи. Иногда самолеты с задания не возвращались. Тогда механики не находили себе места, пока летчик не приходил в часть. Бывало, летчики гибли. Но это случалось где-то далеко, на линии фронта, в бою. Такая же, как сегодня, гибель у себя на аэродроме от своих же зенитчиков потрясла всех очевидцев.

Однако переживания переживаниями, а выполнять свои обязанности нужно…

– Товарищ командир, разрешите получить замечания, – начал было официально Николай, но не выдержал и перешел на обычный между нами дружеский тон. – Поздравляю с третьим сбитым!

– Ладно тебе… – я угрюмо посмотрел в сторону четвертого разворота.

Волков снова помрачнел, но попытался отвлечь командира.

– Королев сказал, что вы сбили «шмита». Он тоже сбил…

– Я видел… Мотор работал нормально, самолет в порядке. А где Королев? – на стоянке никого из летчиков не было.

– Вон, в землянку все пошли. – Николай указал на бугорок, возвышавшийся недалеко от стоянки.

Отсюда, от самолета, нельзя было понять, что это такое. Бугорок как бугорок. Мало ли таких на полях бывает. Только тоненькая, прозрачная, слегка дрожащая струйка не дыма, а горячего воздуха, если приглядеться, выдавала жилье.

Между тем Николай осматривал самолет. Кажется, все в порядке. Пробоин нет. Так показалось при беглом осмотре, но в ту же минуту он заметил две пробоины в лопастях винта. Пулевую и от бронебойного снаряда. Пуля вошла в лопасть спереди. Видно, стрелки с «Хейнкелей» или «Юнкерсов» постарались. Снаряд же – сзади. Это от «шмита».

– Мотор не трясло?

– Я ж говорил! Хорошо работал.

– Не может быть! Должно было трясти. Видишь, винт пробит!

– Да говорю же тебе, нормально работал. Никакой тряски. Проверь сам.

Я знал (изучали в аэроклубе и летной школе балансировку винта), малейшее изменение веса одной из лопастей вызывает биение винта, тряску, которая может даже разрушить мотор. Но, как это ни странно, на этот раз тряски действительно не было. Я пошел к землянке, спустился по траншее вниз и оказался перед дверью, принесенной, очевидно, из какой-то квартиры. За ней раздавались громкие голоса, отдельные восклицания. Это летчики обсуждали только что окончившийся бой.