Я хотел организовать эвакуацию и провалился по пояс. Снял сапоги, выжал портянки и мокрые намотал. Мокрые портянки начали примерзать к ногам. Опять подходит командир батальона. Думаю, сейчас расправится по закону военного времени. А он спокойно говорит: «Ты оставайся с тремя танками. Придет ремонтно-эксплуатационная группа бригады, вытащат. Приведешь эти три танка в батальон. Свяжешься со мной по радио». Пока выбирали маршрут движения, я залез на трансмиссию его танка, ноги под брезент. Отогрелся. А так мог остаться без ног. Мороз.
Ночь провели в сарае неподалеку. Просидели, подремали. Утром решили посмотреть, что в танке, сколько воды. Взял свою полевую сумку, там были документы, фотографии, и пошел. Видимо, немец меня заметил. Как начал минометный обстрел! Я выбираюсь из танка — и бежать к своему экипажу, который залег метрах в пятидесяти от меня. Качнуло голову. Я не придал этому значения. В кирзовый сапог ударил осколок, эта боль была ощутимой. Подбегаю к экипажу, они все лежат в кювете: «Лейтенант, у тебя щека в крови». Оказывается, осколок попал в бронеколпак наушника. Целиком не пробил, а сделал дырку и острием впился в висок. Шлемофон спас. Иначе бы лежать мне в венгерской земле… Мы лежим на одной стороне, а мой заряжающий Овчаров лежал около маленького деревца на той стороне дороги. Я ему кричу: «Овчаров, что ты там один? К нам беги!» Он встает, пробегает два с половиной метра через эту дорожку, успевает лечь в кювет. На том месте, где он только что лежал, — разрыв мины, нас осыпает землей. У механика-водителя на ремне была продовольственная сумка, а в ней булка хлеба — разорвало вдрызг. На мне был полушубок — как собака порвала. А нас никого не задело. Заряжающий спасся за несколько секунд до этого разрыва. Это судьба. Столько таких моментов было, трудно передать. Утомил тебя? Понимаешь, это все вспоминается, как будто вчера происходило…
На второй день пришла ремонтно-эксплуатационная группа. У них трактора и танковый тягач. Зацепили троса. Сначала вытащили те танки, которые в болоте увязли. Привели их в боевую готовность. А тот танк, который с моста кувырнулся, зацепили, а вытащить не могут. Но ребята — они асы своего дела. Что они делают? Параллельно речке копают неглубокую канаву. В нее одной гусеницей загоняют танк. Перпендикулярно этому танку впритык, как бы буквой «Т», ставят второй. У него разъединяют гусеницу и на ведущее колесо цепляют троса. Получилась фактически лебедка. Вытащили танк, поставили на гусеницы, завели.
Связался по радио, получил задачу от комбата, куда, в какой район прибыть. Повел танки по шоссе. Вдруг меня обгоняет генерал на «Виллисе»: «Стой, танкист! Откуда?» Пистолет он уже достал. «181-я бригада, 2-й танковый батальон». — «Куда идете?» — «В расположение батальона, получил задачу». — «Вон видишь внизу деревня». — «Вижу». — «Спуститесь туда сейчас тремя танками, вас встретит старший и поставит вам задачу». Опытный танкист чихал бы на этот пистолет и на машину, а я остановился. Потом уже узнал, что это был командир 1-го гвардейского механизированного корпуса генерал-лейтенант Руссиянов. Я принял решение выполнить его указание. Обозначить спуск к населенному пункту, а он же не будет ждать, уедет, а я пойду к своим. Я так и сделал. Спустился по склону, деревня внизу. И какую картину я там увидел? Возле деревни находились тылы какой-то части. Немецкие летчики сделали из них кашу. Думаю: «Мне искать тут начальников не придется». Повернул танки и пошел в свой батальон. Мой командир роты старший лейтенант Леонид Петрович Смелков записал, что за короткий промежуток времени рота раз тридцать с лишним ходила в наступление и занимала оборону. Наш корпус находился в резерве 3-го Украинского фронта, и его бросали с направления на направление, как пожарную команду.
С середины февраля до начала марта мы стояли в обороне. Обстановка была почти мирная. Мы готовили рубежи обороны для отражения контрударов противника с трех разных направлений. Что значит подготовить? Провести рекогносцировку с направления возможного контрудара противника, выбрать позицию для каждого танка, отрыть для него капонир. Жили в одном из господских дворов, занимая домик для прислуги. В нем также жила одна мадьярка по имени Елонка, остальные куда-то делись. Помню, приехали откуда-то на машине, не успели выйти, а Иван Писарев, мой однокашник по училищу с Украины, кричит: «Елонка, крупли пуцонить». Крупли — это картошка. Пуцонить — чистить. Она: «Иван, а жир?» Раз картошку чистить, надо жарить. Он ей: «Елонка, чердак». Ей ничего не остается делать, как взять нож, полезть на чердак и отрезать шматок сала от туш, что там хранились. Нажарила картошки.