Я дрался на Т-34. Обе книги одним томом

– Найдешь чем заняться. Давай, не грусти! Тебе же только 21 год, ты уже командир батальона. Ты самый молодой командир батальона в нашей бригаде и в нашем корпусе. Ком-кому, а тебе сам бог велел в армии оставаться и служить. Никто тебя никогда не уволит, если ты сам не будешь кочевряжиться, умолять и просить. Ты пойдешь еще в Академию, у тебя очень большая перспектива. Единственное, что я прошу, выброси всю мишуру из головы, наводи порядок в батальоне. Учись командовать им в мирное время. Это тебе пригодится, когда ты после Академии пойдешь на полковое звено.

Кривов Георгий Николаевич

Не то мы делаем, упускаем преимущество наше…

Перед войной мы жили недалеко от Ташкента. В полдень 22 июня мы услышали по радио сообщение о том, что началась война. Мы, мальчишки, рванули в военкомат, но нам отказали, сказав, что мы не достигли призывного возраста. Так что конец сорок первого и начало сорок второго года я работал на эвакуированном из Москвы самолетостроительном заводе сначала учеником токаря, а потом токарем.

Летом 1942 года в возрасте семнадцати с половиной лет меня приняли в Харьковское танковое училище, эвакуированное в Черчик. Сначала я прошел мандатную и медицинскую комиссии. «Хочешь быть танкистом?» – спрашивает медик. «Хочу». – «Здоров». Потом были экзамены, тоже довольно формальные. Некоторые по сорок ошибок в диктанте сделали, но их приняли.

Первое время в училище было тяжело. Спали мало: не успел лечь, а уже кричат: «Подъем!». Уставали ужасно, но я выдержал. После семи месяцев обучения мне присвоили звание лейтенанта и в составе роты послали в Нижний Тагил за танками.

Вот там мы наголодались! В училище-то хорошо кормили, а тут мизерная тыловая норма. Что-то нам удавалось купить на базаре, но все равно было очень трудно. Что меня удивило, так это скорость, с какой собирались танки. За нашим экипажем закрепили бронекоробку, на ней еще катков не было. Посмотрели, как идет сборка, и пошли на обед. Через час возвращаемся – нет нашей коробки! С трудом нашли. Она уже на катках, к ней уже башню краном подводят. Мальчишка внизу под танком бандажи резиновые прикручивает. Каждый день двадцать пять танков ставят на платформу!

Собрали наш танк, я, как командир, получил часы, перочинный ножик, шелковый платочек для фильтрации топлива, и поехали на фронт.

Экипаж у меня был четыре человека. Механик-водитель, Крюков Григорий Иванович, был на десять лет старше. Он перед войной работал шофером и уже успел повоевать под Ленинградом. Был ранен. Он прекрасно чувствовал танк. Я считаю, что только благодаря ему мы уцелели в первых боях. Стрелок-радист, Тихомиров Николай Николаевич, тоже старше меня, крестьянский мужичок, слов говорил мало, всегда мерз, всегда в шинели. Я считал, что, когда в бой идешь, никаких шинелей – только гимнастерка и брюки. Да и портупеи чтобы не было, а то висли и на ней… Он так в шинели, бедненький, и погиб.

С этими двумя у меня сразу сложились хорошие отношения, особенно после бутылки водки, выпитой в эшелоне на мое девятнадцатилетие, которую Крюков выменял на подаренные мне отцом хромовые сапоги. А вот с заряжающим мордвином Бодягиным мне было непросто. За что-то я ему сделал замечание, он не послушал. Второе замечание. Тут он мне при всех развил теорию: «Знаете, лейтенант, бывают такие случаи, когда по дороге на фронт сбрасывают нерадивых командиров с поезда». Я не обратил на это внимания. Вроде того что глупость ты говоришь. Да и Крюков ему сказал: «Заткнись». Вообще, он был неприятный тип, пессимист, ему было все равно, поскольку он считал, что мы скоро все сгорим. Я никогда так не думал, хотя, конечно, знал, что в любую минуту это может случиться. Но я не хотел смерти и не думал о ней, а он думал. И таких, как он, было много в эшелоне. Я видел, как они первыми погибали – те, кто переживал, страдал, неспортивные. На фронте очень важно быстро выскочить из машины и быстро заскочить в нее. Я это мог, и механик мог, потому мы и живые остались.

Прибыли мы на фронт в октябре 1943 года на пополнение 362-го танкового батальона 25-й танковой бригады 29-го танкового корпуса 5-й гвардейской танковой армии.

16 октября, ночью, мы форсировали Днепр по понтонному мосту у местечка Мишурин Рог. Батальон пехоты, ранее переправившийся на правый берег реки и захвативший плацдарм глубиной три-четыре километра, встретив сопротивление, зарылся в землю. Нас бросили на поддержку пехоте.