Я дрался на Т-34. Третья книга

О подобных случаях я докладывал командиру роты, командиру батальона и зампотеху батальона. Когда танки актируются на списание, то тут нужна еще и подпись смершевца. Он все время двигался со штабом батальона. Нужно мне списать, я подхожу: «Танк сгорел». Он подойдет, посмотрит, подпишет акт. Только сгоревшие танки считались безвозвратной потерей, остальные танки ремонтируются.

Был еще случай – механик-водитель во время бомбежки выскочил из танка, смандражировал. Я его понимаю, сам несколько раз был под такими бомбежками, что думал, уже все. После бомбежки чувствуешь полное опустошение, безразличие и хочется спать. Но надо уметь себя держать в руках. Страх – это такое чувство, которое можно контролировать. Я всегда говорил: «Ребята, не выскакивайте из танка во время бомбежек. За всю войну на моих глазах было только три прямых попадания в танк авиабомб. Только три! А сколько было бомбежек!»

– Были ли повреждения авиационных пушек?

Практически не было.

– Механики-водители могли только водить танки или все же были способны их обслуживать?

Четко было установлено, что каждый механик-водитель должен получить не менее 13 моточасов вождения, прежде чем сдать на права. Кроме этого, он должен сдать экзамен по технической подготовке и обслуживанию танка. Он обязан знать танк, регулировки.

Если механик-водитель не умеет обслуживать машину, как он будет на ней воевать? Он должен заправить машину, смазать, подтянуть, например, ленивец. Если на Т-34 ленивец опущен, то гусеница на ведущем колесе будет проскакивать, не цепляясь гребнями.

Помню, когда мы атаковали под Кривым Рогом село Красная Константиновка, много танков потеряли, но так ее и не взяли. В ней три «Тигра» стояло. Село наверху, а внизу – речушка с заболоченной поймой. Наши танки спускались вниз, а потом медленно ползли по раскисшей земле, а их в это время лупили. Позже, ночью штрафной батальон без единого выстрела захватил это село и вырезал всех немцев, которые там оборонялись.

Пошли мы ночью танки эвакуировать. Вот стоит один танк, порвана гусеница. Завели – нормально работает. Но натянуть гусеницу нормально не можем – оторван кронштейн ленивца, натяжения нет, гусеница проскакивает по ведущему колесу. Пошли обратно, взяли пехоту. Поставили пехотинца на каждый трак, натянули гусеницу на первый каток и стянули специальным пауком для стягивания траков. И так мы вывели этот танк с поля боя. Потом с сожженного танка, безвозвратной потери, мы срезали автогеном кронштейн ленивца, приварили. Этот танк потом превратили в тягач.

Или вот еще случай. Рядом стояли два стога сена, к каждому стогу сена поставили по танку. Наутро экипаж просыпается, а немцы с другой стороны стога сена поставили свои танки. Наши первые увидели, открыли стрельбу. Один танк сожгли, а второй сжег один наш танк и удрал. Причем экипаж этого сгоревшего танка смандражировал – увидел немецкий танк и убежал, бросив свой танк. Экипаж приходит – танк сожжен. Мы со смершевцем пошли проверять и составлять акт на списание. Смотрим – танк пробит в нескольких местах, а экипаж цел. Такого быть не может! Начали спрашивать:

– Командир приказал выпрыгнуть из танка.

– Где командир?

– Не знаем.

Что с них возьмешь – им приказал офицер. Дали им по пять суток ареста и вычет из зарплаты. Механик-водитель получал 325 рублей и фронтовые. Я, зампотех, получал 700 рублей. Это были деньги! У них вычли 50 % ежесуточно. А офицер пропал, и все. Через несколько месяцев мы его встретили. Оказалось – он удрал в пехоту! Причем за это время успел пройти от командира взвода до командира батальона и заработать два ордена! Мы Ломову, контрразведчику, сказали. А он говорит:

– Чего его судить, если он все равно пошел воевать? Человек воевал, заработал ордена. Он же не удрал с поля боя и не дезертировал. Он только поменял род войск.

Контрразведчик у нас был нормальный мужик.

– Были такие случаи, когда танк идет в атаку, экипаж выпрыгивает и танк сжигают?

С такими случаями не встречался. Даже не слышал о таком. Как можно подставить танк? Это смерть самому.

Когда шли в атаку, то вне танков в танковой роте оставались я, зампотех, мои танковые техники, регулировщик, санитар и санинструктор. Санинструктором у нас была небольшого роста восемнадцатилетняя девочка Аза. Ей было очень тяжело вытаскивать раненых членов экипажа, и она придумала такую узду, которую продевала в подмышки раненому и потом поднимала его всем телом.