Я дрался на Т-34. Третья книга

Ничего не было. Только иногда, знаете, когда танки придут, пушку от смазки чистили, то там внутри находили бутылочки коньяка или виски. Так нам давали американские ботинки, консервы.

– Как с кормежкой на фронте было?

Мы не голодали. В роте был старшина Сарайкин, у которого была хозяйственная машина, кухня. Вообще-то она на батальон положена, но у меня усиленная рота была: 11 танков, четыре самоходных установки и рота автоматчиков. Ну что, война есть война… Смотришь, поросенок бегает. Шпок его! На трансмиссию затащишь, а потом где-то там костер разведут. Отрезал от него кусок, на костре подпек – хорошо. Когда человек полуголодный, он злее становится. Он так и ищет кого-нибудь прибить.

– Водку давали?

Давали. Но я старшине Сарайкину приказывал, чтобы он командирам взводов Новосельцеву Павлу Леонтьевичу и Буженову Алексею Васильевичу, любителям выпить, водку не давал. Сказал им:

– Хлопцы, если, не дай бог, вам башку пьяным отобьют, что я должен вашим матерям писать? Геройски погиб пьяный? Поэтому пить будете только вечером.

Зимой 100 грамм, оно не влияет, но надо же и закуску. А где ее возьмешь? Она еще бегает, летает, ее надо прибить, потом пожарить. А где?

Такой еще случай помню – под Воронежем, в Старой Ягоде стояли. Танки закопали. Повар поставил закваску для щей между печкой и стеной, накрыл тряпкой. А мышей до черта было. Они полезли по этой тряпке и все – в закваску! Повар не посмотрел и сварил. Нам втемную дали, мы сожрали все и ушли, а Михалцов Василий Гаврилович, зампотех наш, интеллигентный такой, даже капризный, и его друг Сыпков Саша, помощник начальника политотдела по комсомолу, пришли попозже. Сели завтракать. Им как навалили этих мышей. Сыпков шутит: «Смотри, какое мясо!» А Михалцова тошнить начало – очень брезгливый.

– Где ночевали?

Смотря какая погода – и в танке, и под танком. Если оборону держишь, так мы танк закопаем, а под ним такую траншею – с одной стороны гусеница и с другой. Десантный люк открываешь и туда спускаешься. Вшей покормили – ужас! Руку за пазуху засовываешь и вытаскиваешь гору. Вот соревновались, кто больше достанет. По 60, по 70 за раз доставали! Старались, конечно, их изводить. Прожаривали в бочках одежду.

Сейчас расскажу, как в академию поступал. Присвоили мне звание Героя весной 1944-го. Звезду Калинин мне вручал. Дали мне коробки, орденские книжки. Выхожу из Кремля – летаю! Молодой! 20 лет! Вышел из Спасских ворот, навстречу мне идет капитан Муравьев, маленький такой, глазки черненькие, – командир 7-й курсантской роты в училище. Моя была 8-я, ею Попов командовал, чтобы к нам попасть, через эту роту все время ходили. И вот я иду с этими наградами, а Муравьев такой:

– О! Борис! Поздравляю!

Я все же лейтенант – субординацию соблюдаю:

– Спасибо, товарищ капитан.

– Молодец! Куда сейчас?

– Куда?! На фронт.

– Слушай, война заканчивается, давай в академию! У тебя знания хорошие. Там как раз набор идет.

– Это ж надо направление из части.

– Ничего, я сейчас адъютантом у генерал-полковника Бирюкова, члена Военного совета бронетанковых войск, служу. Жди меня. Сейчас выпишу.

А я уже навоевался… вот так навоевался! Я устал. Да и война к концу… Мы пошли к нему. Он все написал, пошел к своему шефу, печать поставил:

– Езжай, сдавай экзамены.

Я все сдал на «отлично». Литературу принимал профессор Покровский. Мне достался «Дядя Ваня» Чехова. А я его не читал и в театре не смотрел. Я говорю:

– Знаете, профессор, я билет не знаю, что хотите ставьте.

Он смотрит – в ведомости одни пятерки.

– Вы чем увлекаетесь?

– Поэзию больше люблю.

– Расскажите мне что-нибудь. Поэму Пушкина «Братья-разбойники» можете?

– Разумеется! – Я ее как отчеканил!

– Сынок, ты меня удивил больше, чем Качалов! – Ставит мне пятерку с плюсом. – Иди.

Вот так меня приняли.

– За подбитые танки деньги давали вам? Должны были давать.

Ну, должны были… За сдачу гильз тоже было. А мы их выкидывали, гильзы. Когда идет обстрел, а тут тебя прижало, по-большому или по-малому в нее сделал и выкидываешь.

– С особистами не приходилось сталкиваться?

А как же! Под Воронежем стоим в селе Гнилуши – это колхоз Буденного. Танки закопали во дворах, замаскировали. Я уже говорил, что у меня заряжающим был Миша Митягин – хороший простой парнишка. Этот Миша пригласил девушку из того дома, у которого наш танк стоял, Любу Скрынникову. Она залезла в танк, и Миша ей показывает: «Вот тут я сижу, тут сидит командир, вот там механик».

Особистом у нас был Анохин – сволочь редкостная. То ли он сам увидел, то ли кто стуканул ему, только пристал он к Мише, что тот, мол, тайну военную выдает. Довел его до слез. Я спрашиваю:

– Миша, что такое?

– Да вот, Анохин пришел, сейчас судить будет.

Пришел Анохин, а я его матом:

– Если ты, такой-сякой, пойдешь ко мне, я тебя, гадина, раздавлю танком!