— Деньги давались на экипаж и делились поровну между членами экипажа.
В Венгрии в середине 1944 года на одном из митингов мы решили, что все деньги, которые нам причитаются за подбитую технику, мы будем собирать в общий котел и потом отсылать семьям погибших наших товарищей. И вот уже после войны, работая в архиве, наткнулся на подписанные мною ведомости о передаче денег семьям наших друзей: три тысячи, пять тысяч и так далее.
В районе Балатона прорвались мы в тыл к немцам, и так получилось, что мы расстреляли немецкую танковую колонну, подбили 19 танков, из них 11 тяжелых. Много автомашин. Всего нам засчитали уничтоженных 29 боевых единиц техники. Мы получили за каждый подбитый танк 1000 рублей.
В нашей бригаде было очень много танкистов-москвичей, поскольку наша бригада формировалась в Наро-Фоминске, и пополнение к нам прибыло из московских военкоматов. Поэтому когда уже после войны я пошел учиться в военную академию, то я старался, насколько возможно, встретиться с семьями погибших. Конечно, разговор был печальный, но он был так необходим им, ведь я тот человек, который знает, как погиб их сын, отец или брат. И часто рассказываю им, так и так, называю дату. И они вспоминают, а нам в тот день было не по себе. Вот мы деньги тогда получили. А иногда нам удавалось отослать не деньги, но посылки с трофеями.
— Да.
— Штаб, командиры батальона и рот. Зампотех тоже следил. Кроме того, у нас были созданы группы эвакуации подбитых танков. Не путайте их с тыловыми частями! Группа обычно состояла из 3–5 человек с одним тягачом, командовал ими зампотех. Они шли за боевыми порядками, следили и за нашими, и за немецкими потерями и все записывали.
— Такие случаи бывали, хотя и нечасто. Обычно, записывали обоим экипажам, делая приписку «совместно». В донесении указывали один подбитый танк. А деньги делились пополам: по 500 рублей каждому экипажу.
— Спасать танк, попытаться его отремонтировать. Если отремонтировать танк силами экипажа нельзя, то занимать оборону возле танка. Бросать танк категорически запрещалось. Я уже говорил, в каждом батальоне был смершевец, и не дай бог тебе бросить танк! У нас была пара таких случаев, хитрецы перед атакой ослабили гусеницу. И стоило механику танк резко рвануть, как гусеница слетала. Но наш смершевец это заметил, и их взяли. Конечно, явная трусость!
— Да, могли. Надо следить за своим танком. А иначе можно было запросто попасть в штрафной батальон. Поэтому перед каждым боем в обязанности командиров танков и командира роты входила проверка натяжки гусениц.
— Ребята, на войне всякое случалось. Западнее Юхнова произошел такой случай. Туда вышла наша бригада и остановилась в лесу. А километрах в трех впереди нас шел бой. Немцы захватили плацдарм у какой-то речки и стали его расширять. Наше корпусное командование приказало роте «Матильд» из соседней бригады контратаковать немцев. Танков у немцев там не было, плацдарм удалось ликвидировать, немцы отступили за реку. И вот возвращаются наши «Матильды» из боя. А чуть раньше, опасаясь прорыва немцев, наше командование выдвинуло и развернуло истребительно-противотанковый дивизион. Метрах в трехстах перед нами они развернулись и окопались. Наши артиллеристы не знали, что здесь есть наши танки, тем более иностранные, и поэтому, едва завидев «Матильды», они открыли по ним огонь. И подбили три или четыре танка. Остальные танки повернули и быстро скрылись. Командир дивизиона, артиллерист, взобрался на одну из подбитых машин, заглянул внутрь, а там ребята наши лежат, у одного вся грудь в орденах. Артиллерист за голову схватился.