Я дрался с асами люфтваффе

Полк переучивался на «кобры», и только в октябре мы прилетели на фронт под Краснодар. Оттуда и начали боевую деятельность. В первом боевом вылете сбили моего двоюродного брата. Мы в школе на разных машинах учились — он на Ла-5, а я на ЛаГГ-3, и нас должны были направить в разные части, но мы попросили начальника училища, чтобы нас оставили вместе. Когда мы прибыли в полк, командир полка сказал: «Я вас поставлю в разные эскадрильи, облетаетесь, обстреляетесь, а потом, может быть, будете вместе летать». Но в первом воздушном бою его сбили. А ведь что такое первый воздушный бой? Еще ничего не знаешь, молодой. Осмотрительности никакой. Поначалу боишься потерять ведущего, становишься поближе. А раз поближе встал, то смотришь, как бы не столкнуться, и осматриваться тебе некогда. А ведь чтобы нормально осматриваться, нужно было крутиться, да еще как! Нам даже давали кашне, вискозное или полушелковое, что ли, чтобы за воротничок закладывать, потому что воротничком гимнастерки за один полет шею до крови можно было натереть… В том, что его сбили, сыграло свою роль и то, что полк только-только переучился на «кобры». Материальная часть другая. Даже «старики», которые много повоевали, ее еще не освоили и не могли использовать в полной мере… Брат попал в плен, бежал, вернулся в полк и, поскольку лишился пальца на правой руке, стал штабным работником.

Во втором и третьем вылете меня тоже подбили. Я в развороте был. Вдруг слышу крик комэска: «БС, БС, — у меня прозвище такое было, — в хвосте «худой». Я в зеркало посмотрел — «мессер» близко, ясно его вижу, думаю, сейчас должен стрелять. Надо уходить. Только дал правую ногу, и тут очередь… Он бы меня убил, попав по кабине и мотору, но поскольку я сманеврировал, то снаряды попали в переднюю кромку крыла, разбили крыльевые пулеметы, но лонжерон не задели. Пока мы развернулись, «мессер» ушел. Вообще немцы, если заходили тебе в хвост и видели, что ты его заметил, начинаешь маневрировать, они в драку особенно не лезли. Вот так, из-за угла, атаку сделал быстренько, раз, срезал и ушел, больше он в бой не вступит.

Вот это было мое боевое крещение. Но «мессершмитта» я тогда, конечно, не рассмотрел. Что я могу сказать… Сделал анализ, понял, что надо вырабатывать осмотрительность. Я страха не испытывал. Мне только очень не хотелось глупо погибнуть. Что значит глупо?

По собственной вине, неосмотрительности. У меня же оружие есть, и от меня, как летчика, просто требовалось это оружие как следует освоить.

Я был ведомым у командира эскадрильи Заводчикова Григория Мартыновича. В конце января, 24 или 27, мы даже позавтракать не успели, как нас вызвали четверкой на линию фронта под Керчь. Это был уже, наверное, восьмой мой боевой вылет. В воздухе была дымка, видимость плохая. Летели в плотном строю. Когда вышли в Таманский залив, видимость стала лучше. Наша станция наведения была мощная, а тут чувствую — не та станция нас ведет. В эфире какие-то хрипы, и посылают нас на 1000 метров. Обычно нам давали 2000—3000 метров, мы говорим: «Поняли», а сами лезем на 3000—4000 метров. «Кобра» тяжелая, пикирует хорошо, а поскольку аэродинамические качества у нее тоже хорошие, в пикировании она хорошо управляется. Тут можно с «мессершмиттами» потягаться. А на малой высоте она «утюг».

Так вот, вышли мы из дымки. Командир эскадрильи говорит: «Наведите меня, наведите меня. Где? Не слышу». Я сделал разворот вправо, чтобы увеличить интервал. Вижу, сверху из дымки на встречном курсе валится самолет. Поскольку я сманеврировал, он проскочил под меня. Вот тут я впервые увидел «мессер» вплоть до заклепок. Мы с этим летчиком прямо в лицо друг другу посмотрели. Запомнилось, что он был в тряпичном шлемофоне. Я крикнул командиру: «Худой» в хвосте!» Хоть «худой» еще не в хвосте, но надо делать маневр. А он не слышит и идет по прямой. Конечно, если бы я был поопытней, я бы смог какой-то маневр сделать, чтобы его разбудить, чтобы очухался, но я так и кричал: «Худой» в хвосте, «худой» в хвосте», — а он не слышит. Этот «мессер» проскочил мимо меня, развернулся над морем по нашему курсу, а так как командир шел по прямой, он его и стукнул снизу. Машина «вздулась», конечно, мотор встал. Я стал подходить к нему, крылом его закрыл. Туда-сюда, а он уже упал и утонул. Высота-то маленькая. Я только заметил, что он дверцу сбросил, хотел на парашюте выпрыгнуть, но не получилось: потерял сознание, видно. Я смотрю, этот «мессер» пошел по заливу, уходит. Думаю, что делать? Дать ему уйти? Решил догнать его. Начал догонять. Он шел метров на 100, снижаясь на подходе к своему аэродрому. Глазами хочется его съесть, но я понимал, что не стоит зря стрелять — далеко, боекомплект напрасно израсходую. Да и за хвостом смотреть надо — у него же ведомый должен где-то быть.