Я дрался с Панцерваффе.

Ну а всего в 640-м ИПТАПе моя батарея с мая 1944 года до марта 1945 года уничтожила 15 немецких танков и самоходок. Это неплохой показатель.

– Потери в ИПТАПах были весьма большими. Насколько велики были шансы выжить у артиллеристов ПТА?

– Наши потери были самыми большими среди артиллеристов. В пехоте погибало людей гораздо больше. Мой товарищ служил в дивизии, в которой после Керченского десанта в полках, не считая штабов, оставалось 37 человек. В нашем ИПТАПе было четыре раза такое положение, что все оставшиеся пушки сводили в одну батарею, продолжая выполнять задачу до последнего человека и орудия. От Тарнополя до Эльбы в батарее осталось всего несколько «ветеранов», помню их пофамильно: старшина Лисица, сержанты и рядовые – Иванов, Ткачук, Искандеров, Борисов, Авдеев, Нестеренко, Лебедев, Зиберов. Помню своих командиров огневых взводов Репина и Уланова, но они пришли на батарею уже после перехода польско-германской границы. Но вообще выжить в истребительно-противотанковом полку после трех боев с танками считалось редчайшим явлением. Мы это понимали и старались отдать свои жизни подороже и успеть уничтожить немецкие танки.

– Были ли какие-то особые приметы и суеверия на фронте у «иптаповцев»?

– Особых примет я уже не помню. Как и в пехоте, считалось, что нельзя брать у своих погибших никаких предметов. Даже когда сапоги с убитого кто снял, считалось, что его судьбу на себя примерил. Классическое суеверие – 13-е число.

А вот насчет предчувствий… Если человек вдруг «в себе» замкнулся, ходит хмурый, ни с кем не разговаривает – верный признак, что его скоро убьют. Или наоборот, вдруг кто-то начинает смеяться без повода – тоже «звоночек»! Многие чувствовали приближение смерти. От судьбы не уйдешь… Тем более в ИПТАПе.

– Какое было отношение к пленным и к немецкому населению?

– Вопрос про пленных сложный. Танкистов немецких живыми не брали. На траки гусениц немецкого танка посмотришь, а там мясо твоих товарищей, все кровью русской залито… Стреляли танкистов сразу, когда они покидали горящие машины, не давая убежать к своим или поднять руки и сдаться в плен. Немцы, кстати, поступали аналогично. А пленных пехотинцев никто у нас не трогал. Их жизнь была в руках нашей пехоты, а там как сложится.

Насчет местного населения. Я не помню, чтобы кто-то из солдат моей батареи ограбил гражданского или изнасиловал немку. Народ у меня был сознательный.

А вот идеализировать и «лить слезки» по поводу гражданских «бедненьких» немцев я считаю лишним. Простой пример. В мае 1945 года мы были недалеко от Праги. Рядом с нами расположилась гаубично-артиллерийская бригада РГК. Если я точно запомнил – 98-я бригада. Разговорился с евреем-лейтенантом из этой бригады, и он поведал, что три недели тому назад погиб в полном составе 3-й дивизион этой бригады. Большая группа отступавших немцев внезапно из леса вышла на позиции дивизиона, наши даже не успели занять оборону. С немцами шла толпа гражданских лиц, среди которых было много вооруженных подростков и женщин. И они безжалостно добивали и расстреливали наших раненых солдат из винтовок и дамских браунингов. Выжила одна телефонистка, получившая десять(!) пулевых ранений, и разведчик дивизиона, успевший залезть на дерево и видевший оттуда всю эту страшную и кошмарную картину. Я думаю, добавить тут нечего.

– Я знаю достоверно, что вас представляли к званию Героя Советского Союза за бои на Сандомирском плацдарме. Это документально отражено в письме Черняка. Может, причина того, что вы не получили Героя, – ваша национальность? Вообще, были ли какие-то конфликты на национальной почве?