Я дрался с самураями

Тут несколько наших рот посадили на танки БТ — поскольку передовые подвижные отряды отлично проявили себя в первые дни наступления, командование решило резко увеличить их число. (Кстати, на моей памяти танковому десанту никогда не командовали «по танкам» или «по машинам» — только «по коням!») Конечно, это было рискованно — в нарушение всех уставов, бросить танки вперед почти без пехотной поддержки, лишь с небольшим десантом на броне, оторвавшись от тылов, опасно растянув коммуникации, — но риск оправдал себя. Не ввязываясь в затяжные бои, подвижные отряды стремительно перевалили через Хинган и первыми вырвались на Маньчжурскую равнину, на оперативный простор, — как снег на голову японцам. В горах дальнюю разведку маршрутов вели легкомоторные самолеты У-2, которые на западе звали «кукурузниками», а здесь — «чумизниками»: они летали так низко, что чуть не задевали чумизу.[22] Японцы несколько раз пытались остановить наши передовые отряды в ущельях и на перевалах — но танкисты или сбивали их с высот, или просто проходили мимо, не принимая боя, предоставив добивать противника стрелковым частям.

Главные силы двигались следом. Хотя Хинганские горы сравнительно невысоки — не выше 2000 метров над уровнем моря, — но уши все равно закладывало, и голова побаливала с непривычки. А главное, начались дожди — ведь Большой Хинган является естественным препятствием, мешающим влажным ветрам с океана проникнуть дальше вглубь материка — вот почему так сухи пройденные нами монгольские степи: вся влага выпадает здесь, в горах, и на Маньчжурской равнине.

А мы наступали как раз в дождливый сезон — именно поэтому и удалось застать неприятеля врасплох: японское командование было уверено, что проводить здесь наступательные операции в августе просто невозможно, поскольку местность становится непроходимой для тяжелой техники, — и не ожидало нашего удара раньше осени.

Как же мы мечтали о дождях, пока шли через выжженные солнцем монгольские степи! Как обрадовались им поначалу! И как проклинали уже через пару дней! Дождь лил и лил сутками напролет; ручьи тащили вниз по склонам здоровенные камни; почти непрерывно сверкали молнии — солдаты говорили: «будто Катюша заиграла». Здесь и без того дорог не было, а теперь и тропы развезло — грунт расквашен и плывет под ногами, машины буксуют, пехота выталкивает тяжелые «Студеры» на подъемах — и тогда над Большим Хинганом, над перевалом Джадын-Даба, разносится русское: «Раз-два, взяли! Еще раз, взяли!» — и придерживает на спусках, а горы все не кончаются — гряда за грядой, ущелье за ущельем — ширина Хинганского хребта достигала здесь 300 километров. Когда, наконец, одолели перевал, спускаться с него оказалось, может, и веселее, чем подниматься, но ничуть не легче — крутизна уклонов достигала 45, а то и 50 градусов, грузовики скользили вниз по мокрым склонам, как в гололедицу, и не всегда удавалось удержать их на веревках — я видел, как полуторка сорвалась в пропасть и разбилась как спичечный коробок, едва не утащив с собой солдат, которые до последнего не хотели бросать канаты.

Грозы и проливные дожди не прекратились даже когда мы наконец спустились с гор на Маньчжурскую равнину. Все вокруг залито водой, распутица страшенная, даже танки вязнут в непролазной грязи, не говоря уж об автотранспорте, погода нелетная — днем порой так темно, что приходится включать фары. Дышится тяжело — испарения, воздух волглый. Вышедшие из берегов реки затопили окрестные поля, шоссе размыто, так что танкам пришлось двигаться по железнодорожной насыпи, прямо по рельсовой колее. Потом уперлись во взорванный мост — пока примерялись, где лучше форсировать бурный поток, на том берегу появились китайцы и, рискуя жизнью, вплавь перетащили через реку прочные канаты для переправы. В другой раз, когда наш авангард вынужден были остановиться перед взорванной дамбой, местные жители вновь пришли на помощь — вместе с саперами, бегом, таскали камни, гравий, землю и скоро залатали провал. Предупреждали они и о японских засадах.

Словом, встречали как освободителей. Помню, когда мы вошли в большой город Ванемяо, китайцы и монголы приветствовали нас восторженными криками «Шанго!» («Хорошо!») и «Вансуй!» («10 000 лет жизни!»), размахивали красными флагами, чуть ли не бросались под гусеницы; наши махали в ответ — пилотками, касками, танковыми шлемами. Китайцы зазывали к себе, норовили угостить — хотя сами нищие, многие в бумажных куртках и штанах, расползающихся под дождем. Масса бездомных, в том числе и детей. Кругом грязь, вонь, мусор, стоки нечистот — так что прививки от холеры нам делали не зря.

Публичных домов под красными фонарями больше, чем харчевен. Солдат сразу предупредили — в бардаки ни ногой: от срамной болезни никакие прививки не спасут, да и вообще, это порочит советского воина. Они, конечно, ворчали: мол, сколько ж можно без бабы? Еще категорически запрещено было пользоваться рикшами — негоже человеку ездить на человеке. За такое могли и на парткомиссию вызвать, а то и просто по шее накостылять…