Читаем Я дрался с самураями полностью

На 15-й минуте боя по кораблю внезапно открыла огонь батарея 105-мм гаубиц. Первым же залпом монитор был накрыт. Два снаряда легли недолетом, а один попал в кранец волнореза для хранения продовольственных запасов впереди 1-й башни. Это попадание, по-видимому, вызвало ликование в стане противника и принесло мне несколько тревожных секунд. Дело в том, что в кранце, куда попал снаряд, находились три мешка муки. Силой взрыва вся мука была поднята в воздух и белой пеленой окутала носовую часть корабля. В первое мгновение мне показалось, что произошел взрыв в 1-й башне. Я тотчас же приказал запросить башню и ее погреб, что там произошло. Оттуда ответили, что у них все в порядке.

К этому времени монитор, следуя самым полным ходом, уже успел проскочить «мучное облако», и нашим взорам представился корабль, будто покрытый белым саваном. Мое предположение о ликовании в стане противника после этого попадания основывается на том, что, когда мы через три дня прибыли в Харбин, то имели возможность прочесть в местной белоэмигрантской газете статейку о бое под Хуньхэдао, в которой было написано, что в этом бою японские артиллеристы уничтожили один крупный корабль и три катера советской флотилии. На радостях японские связисты поторопились с информацией и раньше времени отправили нас на тот свет…

Японская батарея, добившаяся попадания в корабль, успела сделать еще один залп, но ее тут же накрыли снаряды первой башни и привели к молчанию. Кстати сказать, второй залп противника уже лег с перелетом и никаких повреждений кораблю не причинил. Осыпаемый пулями, минами и снарядами, монитор быстро поднимался вверх по реке. По мере продвижения вперед огонь орудий главного калибра, зенитных орудий и автоматов переносился на новые огневые точки противника, на скопления его живой силы.

В самый разгар боя в район ходового мостика попало два вражеских снаряда. Одним снарядом был выведен из строя левый зенитный автомат и ранено три человека его прислуги. Второй угодил в ящик с 37-мм патронами для зенитных автоматов. Яркое пламя горящего пороха вырвалось наружу. В любую секунду мог произойти взрыв. Не теряя времени, к охваченному пламенем ящику бросились главный старшина Андрей Гундобин и старшина 1-й статьи Георгий Жалейко: обжигая руки и лицо, напрягая все силы, они начали выбрасывать горящие патроны за борт. Когда опасность взрыва миновала, они, несмотря на многочисленные ожоги, вновь встали к оружию, чтобы метким огнем уничтожать засевших вдоль берега самураев.

Спустя несколько минут шальной пулей, проникшей во вторую башню, был тяжело ранен в грудь навылет командир башни старшина 1-й статьи Дубровин. Падающего командира подхватили на руки стоявшие рядом товарищи и уложили на палубу. Замочный правого орудия старший комендор Бачурин, заняв его место, воскликнул: «Отомстим врагу за нашего командира! Смерть самураям! Огонь!» И башня продолжала с прежней меткостью посылать во врага снаряд за снарядом.

Пример мужества, стойкости, героизма и беззаветной преданности долгу показали матросы-комендоры Артиков и Антонов. Оба они находились на одном боевом посту и обслуживали 20-мм автоматическую пушку «Эрликон». Оба почти одновременно были ранены в ноги, но ни один не оставил боевого поста. Наложив на раны повязки, они продолжали вести по врагу меткий огонь и ушли на пункт медицинской помощи только после команды: «Прекратить огонь!»

Когда расстроенные боевые порядки японской дивизии остались позади, огонь по берегу был прекращен.

Первая часть задачи, поставленная перед ДРО, была решена. Он настиг японскую дивизию «Южных морей» и нанес ей серьезный урон. Теперь оставалось не допустить дальнейшего движения дивизии в направлении Саньсин — Харбин. Для этого надо было выбрать и занять выгодную огневую позицию, пристрелять несколько приметных реперов по правому берегу реки Сунгари и при попытке противника воспользоваться прибрежной дорогой Цзямусы — Саньсин артиллерийским огнем вынудить его повернуть вспять.


Трофейный японский бронекатер «Датун»

В четырех километрах выше места боя такая позиция была найдена. Крутой изгиб реки скрывал корабль от наблюдения со стороны Хуньхэдао. С корабля же великолепно просматривалась прибрежная дорога, пристрелять которую не представляло большого труда. Это и было сделано, на что было израсходовано всего два снаряда. В этом месте монитор встал на якорь.[30] Я спустился в кают-компанию, где был развернут пункт медицинской помощи, и осведомился о раненых. Их было девять человек, все они находились уже здесь, и всем им была оказана необходимая медицинская помощь. Лекарский помощник доложил мне характер ранений каждого. По его оценке, наиболее опасным было ранение старшины Дубровина. Самурайская пуля пробила ему грудь навылет очень близко к сердцу и могла повредить крупные кровеносные сосуды.

Все раненые в течение месяца вернулись в строй. А раньше других, как это ни странно, возвратился в свою башню старшина 1-й статьи Дубровин.

Перейти на страницу:

Все книги серии Война и мы. Военное дело глазами гражданина

Наступление маршала Шапошникова
Наступление маршала Шапошникова

Аннотация издательства: Книга описывает операции Красной Армии в зимней кампании 1941/42 гг. на советско–германском фронте и ответные ходы немецкого командования, направленные на ликвидацию вклинивания в оборону трех групп армий. Проведен анализ общего замысла зимнего наступления советских войск и объективных результатов обмена ударами на всем фронте от Ладожского озера до Черного моря. Наступления Красной Армии и контрудары вермахта под Москвой, Харьковом, Демянском, попытка деблокады Ленинграда и борьба за Крым — все эти события описаны на современном уровне, с опорой на рассекреченные документы и широкий спектр иностранных источников. Перед нами предстает история операций, роль в них людей и техники, максимально очищенная от политической пропаганды любой направленности.

Алексей Валерьевич Исаев

Военная документалистика и аналитика / История / Образование и наука
Штрафники, разведчики, пехота
Штрафники, разведчики, пехота

Новая книга от автора бестселлеров «Смертное поле» и «Командир штрафной роты»! Страшная правда о Великой Отечественной. Война глазами фронтовиков — простых пехотинцев, разведчиков, артиллеристов, штрафников.«Героев этой книги объединяет одно — все они были в эпицентре войны, на ее острие. Сейчас им уже за восемьдесят Им нет нужды рисоваться Они рассказывали мне правду. Ту самую «окопную правду», которую не слишком жаловали высшие чины на протяжении десятилетий, когда в моде были генеральские мемуары, не опускавшиеся до «мелочей»: как гибли в лобовых атаках тысячи солдат, где ночевали зимой бойцы, что ели и что думали. Бесконечным повторением слов «героизм, отвага, самопожертвование» можно подогнать под одну гребенку судьбы всех ветеранов. Это правильные слова, но фронтовики их не любят. Они отдали Родине все, что могли. У каждого своя судьба, как правило очень непростая. Они вспоминают об ужасах войны предельно откровенно, без самоцензуры и умолчаний, без прикрас. Их живые голоса Вы услышите в этой книге…

Владимир Николаевич Першанин , Владимир Першанин

Биографии и Мемуары / Военная история / Проза / Военная проза / Документальное

Похожие книги

100 знаменитых людей Украины
100 знаменитых людей Украины

Украина дала миру немало ярких и интересных личностей. И сто героев этой книги – лишь малая толика из их числа. Авторы старались представить в ней наиболее видные фигуры прошлого и современности, которые своими трудами и талантом прославили страну, повлияли на ход ее истории. Поэтому рядом с жизнеописаниями тех, кто издавна считался символом украинской нации (Б. Хмельницкого, Т. Шевченко, Л. Украинки, И. Франко, М. Грушевского и многих других), здесь соседствуют очерки о тех, кто долгое время оставался изгоем для своей страны (И. Мазепа, С. Петлюра, В. Винниченко, Н. Махно, С. Бандера). В книге помещены и биографии героев политического небосклона, участников «оранжевой» революции – В. Ющенко, Ю. Тимошенко, А. Литвина, П. Порошенко и других – тех, кто сегодня является визитной карточкой Украины в мире.

Валентина Марковна Скляренко , Оксана Юрьевна Очкурова , Татьяна Н. Харченко

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное