Читаем Я дрался с самураями полностью

Стало светать, начался взлет. В воздухе быстро собрались на высоте 3500–4000 м, направились к долине Янцзы. У реки висела плотная 10-балльная облачность, ее нижняя кромка была значительно ниже высоты нашего бомбометания.

Решили бомбить аэродром из-под облаков. При подходе к Нанкину увидели знакомый изгиб Янзцы, электростанцию и сопку около аэродрома. Стоящие на реке суда открыли огонь. На аэродроме виднелось большое количество бомбардировщиков и истребителей противника. Все капониры были заняты и возле них стояли еще самолеты. Враг не ожидал такого раннего налета. Плотность боевых порядков и серийное бомбометание позволили нам накрыть бомбами всю площадь аэродрома.

Мы отбомбились и развернулись на обратный курс. С аэродрома поднимались огромные языки пламени и клубы темного дыма, раздавались взрывы. Огненный шлейф метался по летному полю. Весь район вокруг аэродрома тоже был в дыму и пламени — это горели и взрывались японские бомбардировщики, заправленные бензином, склады горючего и боеприпасов.

Только группа пересекла Янцзы (восточнее Уху), как на перехват вышли 10–12 японских истребителей. Кто-то из стрелков-радистов выпустил красную ракету, показывая направление их движения. Атаки японцев были неудачные, вначале они потеряли два самолета, во втором заходе — еще два. Правда, один наш самолет тоже был сбит, экипаж, в состав которого входил китайский летчик, погиб. Все остальные самолеты благополучно вернулись на свой аэродром.

Впоследствии от командования китайской авиацией мы узнали, что в результате нашего налета противник понес большие потери. Таких ударов по объектам противника наша авиагруппа за время своего пребывания в Китае нанесла не один десяток. Своими боевыми действиями мы помогали китайскому народу в его справедливой войне с японскими захватчиками. Советские добровольцы с честью выполнили свой интернациональный долг.

Дмитрий Кудымов

летчик-истребитель

В Ланьчжоу наши «ястребки» перекрасили, нанесли китайские опознавательные знаки. Переоделись и мы в летные комбинезоны, на груди которых были приколоты булавками красные шелковые лоскуты с белыми иероглифами. Китайский офицер-переводчик, услужливый пухлый человек, с лица которого не сходила улыбка, перевел: обладатели этих «удостоверений» являются советскими летчиками-добровольцами, помогающими китайскому народу в борьбе с японскими интервентами.

Дальше наш маршрут пролегал к Шанхаю. Ведущими группы стали китайские летчики Тун, Ло и Ли. Первый из них мог кое-как объясняться по-русски: он был уроженцем Северо-Востока и в детстве общался с русскими охотниками из Даурии. С некоторых пор Тун взял себе за правило каждый день заучивать по одному русскому слову. Остальные держались обособленно не только от нас, советских пилотов, но даже от Туна. Позже, когда я сдружился с этим человеком, оказавшимся отважным летчиком, он сказал мне, что Ло и Ли были отпрысками аристократических семейств и не снисходили до общения с плебеями (Тун был сыном то ли сельского врача, то ли священника). Впрочем, Ло и Ли были неплохими летчиками.

В Шанхай мы не попали: в Нанкине выяснилось, что город сдан японцам 11 ноября 1937 г. Командир местной авиагруппы, невзрачный нервный человек в генеральской форме, заверил, что Нанкин японцам не взять, столица Китая будет защищаться до последнего солдата. Нас рассредоточили по всему аэродрому. Видеться удавалось урывками, между боевыми вылетами, которые начались сразу после нашего прибытия в Нанкин. Было это в начале декабря 1937 г.

Истребительным отрядом стал командовать летчик Тун. Ло и Ли тоже входили в него. Всего в нанкинской авиагруппе было около 30 самолетов-истребителей. В основном это машины устаревших конструкций американского, английского и итальянского производства, уступавшие нашим «ястребкам» и в скорости, и в маневренности. Японские истребители И-96 также превосходили их в летно-тактическом отношении. Сравнения говорили сами за себя, и китайские авиаторы сразу прониклись уважением, если не сказать почтением, и к нашим летчикам, и к нашим боевым машинам. Что касается китайского командования авиагруппы, то оно поневоле сделало свои выводы: советские добровольцы первыми поднимались в воздух, первыми бросались в атаку, в то время как другие летчики — иностранные волонтеры — всегда приходили «к шапочному разбору». Однако китайское командование, несмотря на всю сложность боевой обстановки, которая на нанкинском участке фронта явно менялась в пользу противника, проявляло повышенную заботу об американских и английских летчиках. В бой они вводились последними, их машины в отличие от наших и китайских укрывались в специальных капонирах. Лучшим было питание западных волонтеров.


Японский бомбардировщик Ki-30

Перейти на страницу:

Все книги серии Война и мы. Военное дело глазами гражданина

Наступление маршала Шапошникова
Наступление маршала Шапошникова

Аннотация издательства: Книга описывает операции Красной Армии в зимней кампании 1941/42 гг. на советско–германском фронте и ответные ходы немецкого командования, направленные на ликвидацию вклинивания в оборону трех групп армий. Проведен анализ общего замысла зимнего наступления советских войск и объективных результатов обмена ударами на всем фронте от Ладожского озера до Черного моря. Наступления Красной Армии и контрудары вермахта под Москвой, Харьковом, Демянском, попытка деблокады Ленинграда и борьба за Крым — все эти события описаны на современном уровне, с опорой на рассекреченные документы и широкий спектр иностранных источников. Перед нами предстает история операций, роль в них людей и техники, максимально очищенная от политической пропаганды любой направленности.

Алексей Валерьевич Исаев

Военная документалистика и аналитика / История / Образование и наука
Штрафники, разведчики, пехота
Штрафники, разведчики, пехота

Новая книга от автора бестселлеров «Смертное поле» и «Командир штрафной роты»! Страшная правда о Великой Отечественной. Война глазами фронтовиков — простых пехотинцев, разведчиков, артиллеристов, штрафников.«Героев этой книги объединяет одно — все они были в эпицентре войны, на ее острие. Сейчас им уже за восемьдесят Им нет нужды рисоваться Они рассказывали мне правду. Ту самую «окопную правду», которую не слишком жаловали высшие чины на протяжении десятилетий, когда в моде были генеральские мемуары, не опускавшиеся до «мелочей»: как гибли в лобовых атаках тысячи солдат, где ночевали зимой бойцы, что ели и что думали. Бесконечным повторением слов «героизм, отвага, самопожертвование» можно подогнать под одну гребенку судьбы всех ветеранов. Это правильные слова, но фронтовики их не любят. Они отдали Родине все, что могли. У каждого своя судьба, как правило очень непростая. Они вспоминают об ужасах войны предельно откровенно, без самоцензуры и умолчаний, без прикрас. Их живые голоса Вы услышите в этой книге…

Владимир Николаевич Першанин , Владимир Першанин

Биографии и Мемуары / Военная история / Проза / Военная проза / Документальное

Похожие книги

100 знаменитых людей Украины
100 знаменитых людей Украины

Украина дала миру немало ярких и интересных личностей. И сто героев этой книги – лишь малая толика из их числа. Авторы старались представить в ней наиболее видные фигуры прошлого и современности, которые своими трудами и талантом прославили страну, повлияли на ход ее истории. Поэтому рядом с жизнеописаниями тех, кто издавна считался символом украинской нации (Б. Хмельницкого, Т. Шевченко, Л. Украинки, И. Франко, М. Грушевского и многих других), здесь соседствуют очерки о тех, кто долгое время оставался изгоем для своей страны (И. Мазепа, С. Петлюра, В. Винниченко, Н. Махно, С. Бандера). В книге помещены и биографии героев политического небосклона, участников «оранжевой» революции – В. Ющенко, Ю. Тимошенко, А. Литвина, П. Порошенко и других – тех, кто сегодня является визитной карточкой Украины в мире.

Валентина Марковна Скляренко , Оксана Юрьевна Очкурова , Татьяна Н. Харченко

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное