Я дрался в Сталинграде

Идем, вдруг появились «юнкерсы». Много, но ни одной бомбы на нас не сбросили. Видно, у них было другое задание. Дай, думаю, выстрелю по ним. К столбу подошел, прицелился, бронебойным выстрелил, но куда там… А идти все тяжелее и тяжелее, поэтому многие начали выкидывать свои противогазы, это первым делом. Потом уже штык от винтовки, шинель, котелок и даже патроны.

Отступали в сторону Алексеевки, что в Белгородской области, тут вдруг слух: «В Алексеевке уже неделю как немцы…» Уже после войны я читал, что 7 июля немцы взяли правобережную часть Воронежа и по правой стороне Дона отрезали весь Юго-Западный фронт. Тут уже окончательно началась неразбериха, никто не командовал… Вдруг один лейтенант говорит: «Зачем нам на север идти? Давайте лучше на восток». С ним набралось человек сто и я с ними. Пошли, но там как – если по пути развилка, одни говорят, так лучше идти, другие – так. Так и разбивались – половина, половина, половина, пока мы не остались вдвоем с Володей Пермяковым из Саратовской области. Он учился в 9-й эскадрилье, а я в 5-й.

У меня был компас, и мы шли и шли на восток. Днем и ночью. Немцы ведь наступали по основным дорогам, а мы шли по второстепенным. Думаю, дней за десять-двенадцать километров двести прошли. Потом у нас вдруг появилась нелепая идея: «Давай повернем в Югославию, там партизаны!» Ведь мы тогда думали, что немцы уже до Урала дошли…

Что ели в дороге? В одном колхозном амбаре нашли пшеницу, набрали себе. Иногда заходили в дома, там кусок дадут. Когда еще четверо нас было, нам в одном доме дали по куску хлеба и по пол-литра молока, вот было счастье… Как-то в одной деревне зашли в крайний дом, и я прошу хозяйку: «Тетя, свари нам кашу из пшеницы». – «Давай!» Смотрим, там два мужика каких-то крутятся. Подходим: «Здорово, земляки. Откуда вы?» Один отвечает: «Из Башкирии». – «Так и я из Башкирии! А из какого района?» – «Из Гафурийского». – «Так и я из Гафурийского! А откуда точно?» – «С Табынска». – «Так и я тоже с Табынска!» Говорю, так и так, я такой-то, мой отец – Иван Дмитриевич. А он был Федор Чуманов 1906 г.р. Мы покушали и ушли, а они были мужики постарше нас, похитрее, чего-то возле этой тетки обосновались, уже переоделись. Но когда этот Федор потом в 43-м вернулся с фронта домой слепой, то нашел отца моего и рассказал ему о нашей встрече.

Пошли дальше, но перед Доном кругом уже немцы. И в районе где-то напротив станицы Вешенской мы остановились в какой-то деревеньке. Помню, что рядом находилась станица Мешковская, а эта от нее километрах в десяти. Володя попросился в один дом, а я попросился к одному доброму старику, вроде как его родственник. Но только начали осваиваться, как через неделю за нами пришли… Мы в поле помогали на комбайне молотить рожь, но тут появились немцы и арестовали нас. Деревня небольшая, но таких, как мы, набралось человек десять.

Заперли в амбаре. Нас в одной половине, а во второй – старика-еврея. Даже связали его. Утром построили, начали спрашивать, из каких мы частей. Но скорее для проформы, без всякого интереса. Никого не били, но зато у немцев в обозе оказался один парнишка лет шестнадцати. Украинец, но в немецкой форме. Ему прямо нравилось, что немцы с ним так цацкаются. Так вот он специально набил стекла, заставил этого еврея снять рубашку и ползать по нему. А сам сверху на него залез… Там же, кстати, где-то в районе Мешковской был такой случай. Только мы хотели в одну деревню войти, тут девчонка бежит, плачет, прямо рыдает. Спрашиваем ее: «Ты чего?» – «Я еврейка и немцы меня убьют» и побежала дальше…

Потом прямо в поле устроили лагерь, поставили пулеметы. Человек сто нас там было. Вот там в Миловатке санинструктором в лагере был один из наших, но такой дрянной человек. Среди нас был один еврей, так даже немцы его не трогали, а этот ему и звезду нарисовал, и сам издевался… Как-то нас с этим евреем послали в амбар насыпать зерно в мешки. Я прямо любовался, как он мешки умело и красиво завязывал. Видимо, где-то он научился это делать, не знаю. Очень хороший человек, постарше меня, но куда потом делся, не знаю.