Я дрался в Сталинграде

Когда наконец привезли и выдали паек, то это оказались хлеб и селедка. Нашему возмущению не было предела. Кормить нас селедкой на такой жаре при фактическом отсутствии воды нам казалось вредительством. Назревал настоящий бунт.

К вечеру в окопах появились какие-то медики, которые разъяснили нам, что длительное пребывание на изнурительной жаре резко обессоливает и ослабляет организм. И поэтому селедка в этой ситуации необходима и полезна. Для меня, да и для многих других, это было очередным жизненным открытием, и гнев куда-то ушел. Тем более, что ночью нам доставили американскую тушенку, которую все называли вторым фронтом. Нам выдали ее по банке на двоих, и хватило всего на несколько минут. Вкус ее я помню до сих пор, и таких вкусных консервов мне с тех пор не попадалось. Возможно, мне это теперь только кажется, после той голодухи.

Что же касается арбузов, то потом, еще несколько лет после войны, я не мог не только есть, но даже смотреть на них.

С этих позиций мы снова однажды ночью срочно, форсированным маршем ушли из-за угрозы окружения, так как немцы прорвали оборону где-то у соседей. От красноармейцев, особенно от тех, кто воевал в начале войны, я слышал одобрительные разговоры в адрес командира дивизии, который вот уже второй раз не допустил окружения дивизии.

Однажды во время привала в одной из станиц налетела «рама» и начала кружить над станицей. По ней стали стрелять из винтовок.

Я тоже схватил ружье, установил его на плетень и с помощью Васи Перчаткина начал стрелять по этой «раме». Она задымила, перестала кружить, стала улетать в сторону, и вдруг на ней произошел взрыв и она рухнула на землю. Нашей радости не было предела. Конечно, по ней стреляли многие, но мы решили, что это мы ее сбили. Нас поддержал находившийся рядом командир нашей роты. Он заявил, что представит нас к наградам. Это было уже второе представление, и у меня приятно защекотало под сердцем.

Потом были еще бои. Мы отбивали атаки, ходили в контратаки, в которых наша роль бронебойщиков была второстепенной, на случай внезапного появления танков. Во время атак и контратак мы всегда шли за цепью.

Я не могу назвать дату, но хорошо помню, что после того, как была отбита атака немцев и нас в очередной раз сменила другая часть, во время привала на марше нам зачитали приказ Сталина. Я, конечно, всего содержания не запомнил, но в памяти четко отложились слова о создании штрафных батальонов и расстрелах на месте паникеров и трусов. Официально или неофициально, но у нас этот приказ называли «ни шагу назад».

Все бои не запомнишь. Во многом они похожи один на другой.

Атаковали и занимали какие-то хутора и поселки. Потом оставляли их. И очень много совершали маршей. Во время дневных маршей, под палящим солнцем особенно запомнилось жгучее желание освободиться от скатки шинели. Некоторые, особенно во время первых таких маршей, не выдерживали, скатку выбрасывали, а потом ночью замерзали, так как ночи были непривычно очень холодные.

Один такой марш мне запомнился особо. Как это уже не раз бывало, однажды под вечер мы оторвались от немцев и двинулись форсированным маршем на другой участок фронта. Шли по дороге вдоль овсяного поля. Поздно вечером, когда уже практически стемнело, раздался привычный гул авиационных моторов. Разумеется, немецких самолетов. Своих самолетов под Сталинградом лично я не видел. Раздался привычный сигнал: «Воздух». Колонна разбежалась по обе стороны дороги, и все залегли в посевах. В небе появились немецкие самолеты. И не просто появились. Первые самолеты уже были далеко, почти у горизонта, а конца их не было видно. Такого количества самолетов я никогда не видел.

Не успели скрыться за горизонтом последние самолеты. Не успели мы собраться в колонну, как послышались отдаленные взрывы, которые превратились в сплошной гул и грохот. Тогда мы мало что соображали. Просто радовались, что на этот раз нас не тронули, что обошлось и без обычных в таких случаях потерь, и немалых.

В каком районе и какого числа августа месяца это было, я, конечно, тогда не знал. Правда, теперь я знаю, что это было 23 августа и в этот день Сталинград подвергся варварской бомбардировке и был почти полностью разрушен.

В нашем отделении мы с самого начала приняли такой порядок. Я взял на себя обязанность носить две сумки с патронами (по одной от каждого расчета) и свой карабин (потом я достал себе ППШ), а расчеты носили свои ружья и по одной патронной сумке. Я на собственном опыте решил, что это наиболее справедливый вариант. Кроме этого я как командир отделения воспользовался опытом и наукой, которые мне преподнес мой первый старшина еще в Уфе, и научил всех правильно наматывать портянки и обмотки. В результате в нашем отделении не было натертых вкровь ног и бесконечных переобуваний на привалах, вместо отдыха. Не было и отставания от колонны.

Всего я не помню. Но хорошо помню, что во время этих переходов и ночевок в станицах меня угощали кониной, которая, как ни странно, мне понравилась. Во время одной ночевки хозяйка угостила нас сырыми яйцами.