Я дружу с Бабой-Ягой

И беспрерывно гром гремел,
И ветры в дебрях бушевали...

Но слов никто, кроме мичманов да подсевших ближе к баяну Раи с Татьяной Александровной, не знал и после двух куплетов песню оборвали. Давлет возмутился:

— Марсиане вы, а не сибиряки — не знать таку песню!.. Эх, нет комиссара! Не с кем кашу сварить!. Мичман Чиж, каждый вечер петь с ними «Ермака»

— Есть! А может, ее и сделать гимном?

— Гимном — нет, слишком печальная, а вот фирменным блюдом — пожалуйста! Тут есть соль! — сказал Филипп Андреевич. — Что, и «Славное море, священный Байкал» не знаете?.. Ну-ка, проверим! И пуст они только мне не подпоют!

Но эту песню мы подхватили довольно уверенно по крайней мере, начало, но и дальше пошло. Ее угрюмость и протяжность хорошо сплетались с огнем, ночью и с сознанием того, что частица байкальской воды, о которой пелось, шевелилась у наших ног, а ветерок, то и дело завихрявший пламя, можно было считать частицей баргузина... Филипп Андреевич прохаживался, наблюдая, кто разевает рот и как — не сачкует ли. После слов: «в дебрях не тронул прожорливый зверь» Димка, оравший во все горло, осекся и шепнул:

— Интересно, как там Федя?

— Где?

— Да в лесу.

— Он уж дома давно!

— Да? — с надеждой переспросил он. — А звери прожорливые? Ты же говорил, что зверей тут полно!

— Я не говорил, что полно!

— А сколько?

— Может, всего один!

— Феде и одного хватит.

— И тот бродит ночью.

— А днем он что, испаряется? — не унимался Димка. — Это ночью он ближе к лагерю подбирается, а днем сидит где-нибудь в глубине. А Федя как раз через глубину и пошел!

— Он же с дядей Ваней!

— С дядей Ваней! —со вздохом передразнил Димка, полуобернулся к лесу и прислушался, точно немедленно хотел получить какие-то сведения о брате. — У дяди Вани самого такая зверская рожа, что ай-да-ну!.. Может, он и есть тот зверь, который к тебе на костре ломился? Может, он этот, который оборачивается?

— Оборотень?

— Ну?

— Сам ты оборотень! Наплел тут! — сердито прошептал я, но Лесная темнота окрест сразу наполнилась враждебным придыханием каких-то голодных я скользких существ, в приглушенном стуке электростанции за камбузом почудилось сдавленность, а в легкий подсвет невидимого фонаря на плацу вкрался таинственный намек.— Дядя Ваня — нормальный человек, только заикастый! Он вон даже советовал, как чтобы ноги не потели! Будет тебе оборотень советовать! Ему все равно, какие у тебя ноги — ам! — и нету, вместе с потными ногами!.. И еще уху разрешил поедать!

Димка проворчал:

— Черт меня дернул с этими бутылками! Лежи они тут сто лет! До увольнения! А там бы я сам! Пусть бы они звенели в машине — мне все равно! Я санитар леса!

— Пой давай, а то вон Филипп Андреевич зырит! — И под самым носом Давлета, который из-под ладони грозно вглядывался в нашу массу, мы перекосили рты, якобы надрываясь от усердия, хотя со слов уже давно сбились.

Когда кончили, он довольно заключил:

— Ну, то-то!

— Расскажите лучше что-нибудь, Филипп Андреевич! — попросил кто-то, и все подхватили просьбу.

— Что рассказать?

— Про войну!

— К сожалению, я не воевал, — сказал начальник. — К сожалению, я причисляюсь к вашим отцам, которые во время войны сами под стол пешком ходили.

— А у вас есть дети?

— Есть. К сожалению, дочь.

— Почему «к сожалению»?

— Будь это парень, я бы из него сделал моряка!

— Вот и расскажите про море!

— Ну, хитрецы! — усмехнулся Давлет. — Вы же видели в бассейне, какой из меня моряк получился!.. А впрочем, есть одна история! Она и нас касается... Стояла как-то наша подводная лодка в Филиппинском море. Была жуткая жара — пекло. Мы — к командиру. «Разрешите искупаться!» «Нет!» Чуть погодя — второй раз, и опять нет! Наконец, в третий. Он нахмурился и приказал: «Построиться на палубе! Форма одежды — плавки!» Мы обрадовались, построились, ждем. Командир поднялся. «Где кок? Кока сюда!» Кок явился. «Принеси кусок мяса!» Кок принес. «Брось в воду!» Кок бросил. И тут же появились две акулы и заходили вокруг лодки, высунув плавники. «А теперь купание разрешаю!» — сказал командир.

Филипп Андреевич замолчал, и некоторое время слышался только шелест огня в костре.

— И все? — спросил кто-то.

— Все.

Опять помолчали.

— И никто не искупался? — уточнил Задоля.

— Ну, если бы там находился Мальчик Билл, он бы, конечно, искупался! — под общий смех заключил начальник. — Но среди нас не нашлось Мальчика Билла.

А я подумал, что а вдруг нашелся? Вдруг этим Мальчиком Биллом оказался сам Филипп Андреевич? И уж не после этого ли происшествия он стал бояться воды?

И я спросил:

— А почему это касается нас?

— Потому что и у нас купаться опасно.