Я дружу с Бабой-Ягой

— Сейчас увидишь, — улыбнулся Федя.

— Фокус какой-нибудь?

— Почти.

Федя осторожно и даже морщась отделил, как бинт от раны, этикетку от бутылки, смыл тряпкой полоски клея, прополоскал нутро, заткнув горлышко указательным пальцем, потом глянул ее против солнца и поставил на фанерный лист рядом с корытом, где уже сушилось их десятка два — сегодняшний урожай. Каждый понедельник спозаранку Лехтины прочесывали лес между подстанцией и поселком, подчищая следы субботних и воскресных гулянок. Случайные бутылки попадались редко, но у братьев было на учете около десятка «капканов», так они окрестили те уютные пятачки с костерками, которые мужики постоянно облюбовывали для своих тайных увеселений, и эти «капканы» надежно приносили добычу. А бутылочных соперников у Лехтиных, кажется, не было.

Димка выскочил, гремя шахматной доской, и с ходу высыпал фигуры у поленницы, прямо на щепки.

— Семка, иди, я тебе детский мат поставлю!

Я хотел сказать, что некогда, что нас ждет ого-го какое дело, но Димка возбужденно-суетливо начал расставлять фигуры и весь горел таким нестерпимым азартом, что я, чувствуя, что время еще есть, заинтересованно подсел к нему. В шахматы мы играли плохо, через пень колоду, зная лишь, что в конце концов над поставить королю мат, а вот этого-то у нас и не получалось — срубалось все, что можно, и жестокий бой кончался обычно ничьей. А тут, видите ли, он матом грозит!

— Вчера его научили, — сказал Федя. — Он ту всех уже заматовал. Ты остался да вон Васька.

— Так, мои белые. Пошел, — крякнул он и двину центральную пешку, а я, не раздумывая, махнул конем через пешечный забор. — Куда! — возмутился Димка, водворяя моего коня на место. — Кто же так ходит! Надо вот этой пешкой. Хорошие игроки, которые понимают, всегда с нее начинают.

— Ладно, — согласился я, не желая отставать от хороших игроков, и пошел пешкой.

Димка скакнул офицером и заегозил. Я помедлил. Это показалось ему опасным, и он опять подсказал:

— Теперь защищай ее вот этим конем.

— Зачем защищать?

— Потому что я сейчас нападу на нее!

— Тогда и защищу, — сказал я и .выставил ферзя

— Куда! — опять рявкнул Димка и хотел схватить ферзя, но я отбил его руку.

— Не лапай, а за себя давай ходи!

— А ты убери ферзя!

— Не уберу!

— Ну и мата не получишь!

— И не надо!

— Балда! Ему как доброму мат ставят, а он!.. — Димка изловчился и цапнул-таки ферзя.

— Поставь! — вспылил я.

— А уберешь или нет?

— Нет!

— Ну, и вот тебе! — И Димка, вскочив на ноги, пульнул ферзя через забор на улицу.

Куры, собравшиеся возле нас в ожидании, не будет ли от нашей игры каких-нибудь съедобных отбросов, разлетелись с кудахтаньем. Федя, все время, наверное, крепившийся, прыснул наконец и разразился смехом на всю подстанцию. Гоготнул и дядя Степа, Опешивший было, я тоже разулыбался. А Димка, нервно оглядывая нас, засопел, засопел и вдруг обрушился на брата:

— А ты, Федяй, чего? Тебе-то я мат поставил!

— Я поддался.

— Поддался! Сейчас как рассыплю поленницу, узнаешь!

— Сам и соберешь.

— Или Ваську выпущу!

— Сам же пойдешь искать.

— Ага, сам!

Васька, услышав свое имя, решил, видно, что пора действовать и ему. Он улучил момент, сунулся к фанерке и поддел ее своим пятачком — бутылки со звоном посыпались в пыль.

— Ах ты, чмырина хвостатый! — всполошился Федя, схватил лежавшую у ног хворостину и дважды успел огреть поросенка, прежде чем тот, визжа на одной ноте, улепетнул. — Что ты наделал, черт лысый? Я тебе! — еще раз пригрозил он, и Васька издали понимающе хрюкнул.

Димка воскрес.

— Что, досмеялся, Федяй? Так тебе и надо! — возликовал он. — Васька за меня отомстил! Молодец, Вася! Хрю-хрю-хрю, иди сюда, я тебя почешу!

— Раз молодец — иди перемывать!

— Сам прозевал! — отрезал Димка.

— Из-за твоих шахмат.

— Давай-давай! — крикнул дядя Степа с завалинки.

Почувствовав, что огонь перепалки приближается ко мне, виновнику ссоры, я вмешался:

— Ладно, Димка! Вечером дашь мне мат!

— Ну вас!

— И не здесь, и не у нас, а в лагере «Ермак» — заявил я, сдерживая радостную дрожь в голосе, но приятно ощущая, как она все же пробивается.

— Где-где? — переспросил Федя.

— В «Ермаке»! — гордо повторил я и передал весь разговор с отцом, упомянув, конечно, и пушку и закончив главным — что нас с Димкой берут с собой. — И тебя, Федь! — добавил я. — Но мы же на неделю, а тебе завтра уже ехать.

— На неделю? — воскликнул Димка.

— А может, и больше! — поддал я. 

— А-а! — залился он.

— А что ты радуешься, интересно? Тебя же еще никто не отпустил,— охладил братишку Федя.— Мамы-то нет.

— Ты отпустишь.

— А возьму и не отпущу!

— Отпустишь! — заверил весело Димка. — Ты же брат! Старший брат, умный брат, хороший брат!

— Заподлизывался?

— Это я чтобы добром, — хитро пояснил Димка. — А могу и не подлизываться. Если не пустишь — так удеру!

Димка присел, чтобы собрать шахматы, но замер без движений, ожидая окончательного ответа брага. Чувствуя это, Федя не спеша собрал в корыто все испачканные бутылки, тоже присел и лишь тогда ответил:

— Ладно, отправляйтесь!

— Ур-ра-а! — гремя фигурами, закричал Димка.

— Только быстрей, — подстегнул я. — В двенадцать часов за нами придет машина.