Я - Джек Потрошитель?

Нумерация палат заканчивалась на номере 17. Последние двери справа были без номера, с рифлеными стеклами в обеих створках. Я остановился и прислушался. Из палаты доносились кряхтение и стоны, в которых чувствовалась бесстыдная страсть.

Встреча с Таней, неожиданно вспыхнувшая любовь и трагические события, последовавшие за ней, охладили мои чувства к Лене, если не сказать большего: в последние дни я испытывал к ней отвращение, словно она была во всем виновата… Но сейчас, почесывая затылок, я понял, что чувствует ревнивый муж, который во внеурочное время прибыл домой и на стук в дверь мужской голос ему отвечает: "Кто там?"

Я решительно постучал — мужской голос ответил:

— Кто там? — Самое обидное было то, что в нем звучала насмешка, а точнее издевательство.

Я размахнулся и пнул дверь.

В большой залитой солнцем комнате, оборудованной под спортивный зал, атлетически сложенный парень с голым торсом подтягивался на перекладине, подцепив ногами сразу две пудовые гири.

Я ожидал увидеть иную картину.

— А-а… где же Лена? — не нашелся я, что спросить.

Парень повернул ко мне лицо вареного рака с выпученными от напряжения глазами, но ничего не сказал. Раздвинув ноги в стороны, он поставил гири на пол. Они качнулись и замерли, похожие свинцовые корзинки. Потом задрал кроссовки и, взмыв на турник, замер на нем, будто ласточка на ветке. Перевернулся. Крутанул пару раз "солнышко" — и вдруг прилип к потолку. Он так и стоял вниз головой между потолком и перекладиной.

"Еще шею свернет, — подумал я, входя в спортивный зал. — Тогда от второго трупа мне уж точно не отвертеться".

Наконец гимнаст тяжело спрыгнул вниз. После него перекладина долго дребезжала цепями, которыми крепилась к полу. Я жидко зааплодировал.

— Тебе восемнадцатую палату? — спросил спортсмен, оттирая полотенцем пот с лица и шеи.

— Точно. Как раз ее я и ищу.

— Тогда туда! — ткнул он пальцем в угол спортивного зала, где по проекту должна находиться комната для хранения инвентаря, но на двери висел незатейливый номерок палаты 18.

— Чем болеешь-то? — спросил я, двигаясь в ту сторону.

— Эс… И… Эс… Эн… У… — сказал парень, шевеля губами между звуками, словно делал отсчет перед запуском ракеты.

— Чего? — я остановился. — Не понял…

— Синдром Ипохондрический С Ностальгическим Уклоном… А вообще-то я здесь лечебную гимнастику провожу.

— А-а-а… Из старушек пыль выбиваешь?

Парень широко улыбнулся:

— Я больше на массаже практикуюсь.

— Ну-ну… — я постучал в стекло двери и вошел в палату восемнадцать.

В тесной, как спичечный коробок, комнатушке умещались лишь две кровати. В проходе между ними стоял штатив с перевернутой бутылкой жидкости. От пробки в железной оправе прозрачная система капельницы тянулась к руке Лены. Хотя Казанцева лежала ко мне головой, я сразу узнал ее по каштановым волосам, раскиданным по подушке, всегда шелковистым, а ныне жирным и спутанным.

На второй кровати, уткнувшись лицом в стену, громко сопела женщина. На обеих обитательницах были казенные рубашки-распашонки в мелкий цветочек.

Я прокашлялся.

— Привет от здоровой части населения! — сказал я так, будто только что сошел с поезда и меня встретила счастливая толпа родственников.

Казанцева запрокинула голову, чтобы посмотреть, кто пришел.

Бог ты мой! Без косметики и ежедневной стимуляции кожи лица Лена смахивала на облезлую драную кошку, которая вернулась домой после мартовских праздников.

— Салям алейкум! — шутливо сказала Казанцева, признав во мне любовника, и не могла удержаться от удивленно-радостной улыбки. — Проходи, садись.

Я огляделся в поисках стула, но такового не нашел. Лена не тревожа руку с иглой, повернулась на бок и сдвинулась к стене.

— Садись прямо сюда.

— Это тебе! — я потряс пакетом с яблоками и конфетами, положил их на тумбочку в изголовье. Потом чмокнул Лену в щеку, обошел штатив и присел на край кровати.

Несомненно, Лена жестоко страдала от болезни. Это подтверждало осунувшееся лицо "Кающейся Магдалины" и в паутинке морщин темные круги под усталыми глазами. От Казанцевой пахло немытым телом, что начисто отбивало аппетит к ее прекрасным формам. Тем не менее, я провел рукой снизу вверх по ее влажному горячему бедру и ущипнул за талию.

— Как дела, милая? Тебе уже лучше?

Лена покосилась на соседку и сделала мне знак вести себя скромнее. Выдав улыбку остывающего трупа, она сказала:

— Мне хорошо точно так же, как хорошо обесчещенной толпой мужиков девице. Все тело ломит и горло болит ужасно. — Лена сделала судорожное глотательное движение, будто пыталась пропихнуть в горло по меньшей мере бильярдный шар. — К дурацкому приступу стенокардии я подцепила простуду. Думала, не выкарабкаюсь, но все обошлось… Ты на работу ко мне звонил?

— Как и обещал. Там знают о твоей болезни.

— Кто взял трубку?

— Понятия не имею… Но, думаю, секретарша. Весьма словоохотливая женщина.

— Не она. Кто-нибудь из дежуривших в воскресенье сотрудниц.

— Она выспросила о тебе все. Между прочим, обещала проведать.

Казанцева посмотрела тоскливым взглядом бродячей собаки.

— Дождешься от них, как же! — сказала она с иронией и добавила: — Венок на похороны.