Я - Джеки Чан

И тут я уронил дощечку. Она грохнулась на сцену с тяжелым деревянным стуком, который прокатился, казалось, по всему театру. Для исполнителя нет ничего ужаснее полной тишины в зале - это означает, что произошло нечто ужасное. Нечто чудовищное. Но это было еще не все. Нагнувшись с величайшим изяществом, на какое только был способен, я подобрал упавшую дощечку - лишь для того, чтобы вызвать у публики внезапный взрыв хохота.

Что происходит? Моя оплошность была трагичной, но не такой уж смешной. Пробегая взглядом по рядам зрителей, я уловил уголком глаза какое-то движение сбоку. Что-то свисало с моего плеча, а цвет и размеры этой штуки ясно давали понять, что это отнюдь не часть моего костюма.

Я подавил вопль ужаса. Когда я прислонился к полке с бутафорией, за один из моих флажков зацепилась пара джинсов, которые теперь совершенно по-идиотски развевались у меня за спиной. Теперь я уже не мог избежать кары. Я твердо знал, что сегодня вечером получу самую сильную порку в своей жизни, а жажда справедливости духов усопших наконец- то будет удовлетворена.

До того я полагал, что мне уже доводилось видеть Учителя разъяренным, но я ошибался.

Выскочив за кулисы, я едва не столкнулся с ним - его тело было напряжено, словно гигантская пружина, а лицо покраснело так, будто тоже было покрыто театральным гримом. Подобного унижения он не переживал уже долгие годы, и потому мне никогда прежде не приходилось видеть его таким.

Сейчас он не собирался садиться на стул и беседовать с друзьями - в этом не было нужды. Это было самое отвратительное представление, какое когда-либо доводилось видеть любому любителю китайской оперы, и зрители начали покидать свои места задолго до того, как из-за кулис выглянул Учитель.

Когда, переодевшись, мы вышли на улицу, остальные ученики за десять верст обходили меня. Я не смог бы добиться большего равнодушия, даже если бы был радиоактивным или вывалялся в сточной канаве. Юань Лун и Юань Тай с трудом сдерживали смех.

- Все в автобус! - приказал Учитель, дико размахивая над нашими головами своей тростью.

Обратная поездка прошла в полной тишине, хотя ликующие улыбки старших братьев ясно показывали, что они с нетерпением ожидают того, что будет дальше. Когда мы подошли к школе, Учитель схватил меня за ухо, распахнул двери Академии и, содрогаясь от ярости, потащил меня прямо к святилищу предков.

Я не сопротивлялся. Я решил встретить свою судьбу, как подобает мужчине.

- Духи моих предков! - воскликнул Учитель. - Видите ли вы эту стоящую перед вами кучу собачьего дерьма, это нелепое издевательство над оперными исполнителями.

Я морщился от боли в ухе, нещадно изгибавшемся между его большим и указательным пальцами.

- Это никчемное создание - мой названый сын! - орал Учитель. - Я вверяю его вам и сделаю с ним все, что вы захотите.

Толкнув меня к полу, он заставил меня упасть на колени.

- Покайся во всех своих прегрешениях, - велел он, указав рукой на святыни. Я сглотнул ком в горле. - Дощечка... - выдавил я. - Борода... и джинсы.

Стоящие сзади ученики прыснули со смеху.

Учитель взглянул на святилище, которое почему-то не выглядело удовлетворенным.

- Это все? - прогремел он.

Ничего нельзя было поделать. Перед лицом предков невозможно лгать.

- Вчера... я забыл нацепить бороду, - признался я. - А позавчера чуть не упал со сцены.

Учитель вскинул брови.

- Неужели это правда? - переспросил он. - Я не заметил.

Я корчился от стыда. Такова расплата за честность.

Учитель жестом велел мне подойти ближе к иконам:

- Склонись перед своими предками.

Я рухнул перед святилищем в распростертом положении. Учитель стянул с меня штаны.

- Проси прощения! - потребовал он, вскинув над головой трость. Я принялся вымаливать прощение:

- Простите меня! - Хлоп! - Простите меня! - Хлоп! - Простите меня!..

Двадцать ударов... Учитель повернулся, поклонился святыням и вышел из зала.

- Ложитесь спать, - бросил он через плечо и выключил свет. - Завтра мы будем заниматься без перерывов на завтрак, обед и ужин - судя по всему, все вы по горло сыты собственным мастерством.

Мы застонали. Но полоса несчастий (отметины которой теперь протянулись по моим ягодицам) была прервана, а пугающая стена, выросшая между мной и моими братьями и сестрами, - разрушена. Я снова стал таким же, как все. И разразившаяся наконец буря сняла с меня бремя тревоги.

Ворочаясь на полу в попытках найти такое положение, какое не причиняло бы боли, я послал мысленный вопрос в направлении святилища предков: "Теперь мы квиты, не так ли?"

Глаза уже смыкались сном, и мне показалось, будто статуи на миг вспыхнули.

58 "ПОЛУНОЧНАЯ ВЫЛАЗКА (часть 1)"

Годы жизни в Академии Китайской Драмы неслись с поразительной быстротой. Почти не замечая прибавляющихся лет, дюймов и фунтов, я превратился из малыша в подростка. Хотя я стал выше и крупнее, мой характер мало изменился. Я по-прежнему любил всякие проделки и превратился в изобретательного и шумного мальчишку, который всегда был героем для младших учеников и извечным врагом для старших,