Я! Еду! Домой! Я еду домой!

И опять я пересчитывал патроны, перекладывал груз, осматривал оружие, продумывал, как его лучше спрятать и куда запихать, чтобы легко было дотянуться, чтобы было чем отразить неожиданное нападение и можно было удивить даже заставшего тебя врасплох врага. Особых иллюзий по поводу миролюбия тех людей, которых мы еще встретим, я не питал. Хорошие люди просто стали недоверчивы, а плохие… плохие еще хуже. Намного хуже.

Чем лучше работала моя нога, чем ближе был день отъезда, тем больше я волновался. Настроение было даже вроде как приподнятое, но и нервишки пошаливали. Найду я ожидаемый пароход? Сумею ли на него попасть? Что делать, если не выгорит мой первоначальный план? Ни одного ответа ни на один вопрос у меня сейчас нет. Все проблемы будем решать явочным порядком. Зато есть уверенность, что я все же их решу так или иначе, чего бы мне это ни стоило.

Моей уверенностью как-то преисполнилась и Дрика, которая считала, что она уже в Амстердаме. Разуверять я ее пока не стал: нечего заранее боевого духа лишать, а обломать девушку всегда успеется – сама жизнь обломает.

Последняя перевязка в «госпитале» определила дату выезда. Когда доктор сказал, посмотрев на рану: «Нормально, все чисто. Дальше сами прикрывайте ее тампоном и сеточкой, пока не затянется окончательно», – я понял: пора.

Вернувшись в трейлер, дождался возвращения всех отсутствовавших, после чего объявил:

– Послезавтра выезжаю. – И, обернувшись к своей будущей спутнице, спросил: – Дрика, готова?

Девушка молча кивнула, уже привычно попав прядями светлых волос себе в глаза.

– А завтра вечером предлагаю допить то, что у меня осталось, – обратился я опять ко всем. – Потому что в этой жизни мы с вами уже не увидимся скорее всего.

Возражений не поступало. На следующий день Паблито и Майк отпросились с работы пораньше – блеснули деликатностью, чтобы дать нам возможность выспаться, несмотря на ранний подъем. Посидели неплохо, хоть и без барбекю, а с простыми сэндвичами. Попивая пиво, я оглядывался вокруг и понял, что буду скучать по этим людям, с которыми я прошел через ужас первых дней катастрофы. Которые стояли горой за меня и за которых я был готов влезть в любую заваруху. Так и выжили, собственно говоря.

Еще буду скучать по Аризоне – месту, где я встретил хороших друзей. Буду скучать по этому ощущению честно завоеванного покоя. Много по чему, хотя всего этого недостаточно для того, чтобы я даже подумал о том, что можно никуда не ехать. Все мое – там, и все мои – тоже там, в Москве. Недостающая так мне сейчас часть души, мой смысл жизни.

Разошлись по трейлерам пораньше. Я еще раз пересмотрел экипировку на завтра, проверил оба прицепа на предмет не забыли ли чего нужного, после чего завалился спать.

И вот сейчас, на самом рассвете, я завел мотор фургона, сыто заурчавший немалыми своими цилиндрами под коротким покатым капотом. Дрика стояла рядом, очень серьезная и сосредоточенная, с висящим наискосок на груди М-4 и пистолетом в кобуре на бедре. Прощаться с нами вышли все: и Майк, с явной тоской смотревший на свою подружку последних дней, и Паблито, и даже Мария слегка прослезилась. Потом сфотографировались все вместе у готового к отъезду фургона моим аппаратом, который я потом убрал подальше: единственная ведь память об этих людях остается. Затем пожал руки Хосе и Алехандро, перецеловал в смуглые щеки самых маленьких и полез за руль.

– А я не поведу? – спросила Дрика, усевшись справа и немного попрыгав на упругом сиденье.

– Позже. Меняться будем, – пояснил я. – Пока за наблюдателя: крути головой на триста шестьдесят градусов.

– Понятно, – серьезно кивнула она.

– Ну, с богом!

Рычаг коробки передач скользнул в вырезе в положение «Драйв», тяжелый груженый фургон солидно тронулся с места и покатил, похрустывая песком на асфальте. Будка дежурного, здание администрации, блок на выезде. Там нас остановил человек в военной форме, спросил меня, вглядываясь в лицо:

– Куда направляетесь?

– Я еду домой.