Я еду на верблюде

Когда приглашают, я не отказываюсь. Тем более, что прокатиться на яхте по Нилу очень приятно.

Ахмат объяснил мне, мешая русские и английские слова, что ему нужно поехать на Слоновый остров, где находится дендрарий — своеобразный ботанический сад. И если я хочу, он может прокатить меня туда и обратно.

Ветра, кажется, не было, ко, когда Ахмат поднял парус и оттолкнулся от берега, белоснежный парус наполнился воздухом и яхта, накренившись, понеслась к другому берегу и немного вперед. Не доплыв до берега, Ахмат ловко перекинул парус на другую сторону, и яхта поплыла назад, снова к нашему берегу. И также немного вперед. Так мы и плыли, делая крутые зигзаги от одного берега к другому.

На воде совсем не жарко. Я опустил руку в воду. Она желто-зеленая и более прозрачная, чем в Каире, Ахмат погрозил мне пальцем.

— Нельзя в воду. Вам нельзя.

— А вам можно?

Ахмат засмеялся. Потом нагнулся, взял в лодке черпак, набрал воды из реки и выпил.

— Нам можно. Вам — нельзя, — повторил он.

Я хотел не послушаться: было неудобно перед новым другом, что он может даже пить воду, а мне и руку опустить нельзя. Ахмат строго посмотрел на меня. Чтобы не огорчать его, я вынул руку из воды.

— Почему остров называется слоновым? — спросил я.

Ахмат показал мне на огромные камни, лежавшие на берегу.

— Слоны, — сказал он.

Камни издалека действительно напоминали продолговатые спины слонов.

— Здесь на острове была когда-то столица Египта, — похвалился Ахмат.

«Где она только не была, эта столица, — подумал я. — Почти каждый фараон строил себе новую столицу».

Остров весь зеленый. На нем растут удивительные деревья. Ахмат показал мне дерево, пустое изнутри. Из него делают лодки каноэ и тамтамы — музыкальные инструменты, которые по форме напоминают кувшин. Но это не кувшин, а барабан. Бьют по нему не палочками, а пальцами. Показал кокосовую пальму и манговое дерево, на котором растут вкусные плоды. Сикомору — дерево-дом. С веток сикоморы свисают голые, желтые, будто отполированные корни. Они опускаются к земле и врастают в нее. Со временем толстеют, срастаются, образуя живую стену. И растет удивительное, необыкновенное по своей красоте дерево. Под ним, даже буквально в нем можно жить. Дерево это сослужило добрую службу рабам во времена фараонов. Чтобы отколоть глыбу гранита от скалы, в ней делали небольшую канавку, клали туда ветку сикоморы и заливали водой. Набрякнув, дерево разрывало гранит. Показал мне Ахмат и обезьянье дерево, плоды которого висят, как большие сосиски.

Около двух часов ходили мы по этому ботаническому саду. Здесь много тени и совсем не жарко.

Когда возвращались к яхте, я напомнил Ахмату:

— А как же твое дело?

Он махнул рукой, и я догадался, что никакого дела у него не было; просто он увидел на берегу мальчика-чужеземца и решил его чем-нибудь поразвлечь. Я сказал об этом Ахмату. Он только рассмеялся.

По дороге назад Ахмат попросил рассказать о нашей стране.

Я рассказывал о школе, о моих друзьях, о пионерском лагере, о нашей зиме. Сперва он не мог понять, что это такое. А меня удивляло, что есть люди, которые никогда в жизни не видели снега.

Мы договорились, что когда я вернусь домой, то пришлю ему фото нашей зимы.

Ахмат зашел ко мне в гости, потом я побывал у него дома. Раньше, когда еще не был построен город, здесь была деревня, старая деревня. Теперь это окраина города. По улице ходили ишаки, овцы, куры. Дрались петухи. Женщины с кувшинами на голове шли к колонке за водой. Я не переставал удивляться, что кувшины они не придерживают руками. Маленькие низенькие дома-мазанки были без окон и без потолков. Только широкие пальмовые листья наверху прикрывали в доме людей от солнца.

В такой лачуге дети спали прямо на земле, даже без подстилок. Тут же находилась скотина, тут же на костре в большом чугуне готовили еду.

Удивительно, но в этих мазанках совсем не жарко.

* * *

Вот и закончилось мое путешествие. Завтра я покидаю Египет. Еду с папиным товарищем, который возвращается в Минск. А папа остается: плотина еще не достроена и у монтажников много работы.

Я видел Каир, Александрию, колоннады Луксора и Карнака и, конечно же, — пирамиды.

Пирамиды и сфинкс всегда были символом Египта. И когда настал час звать народ на борьбу за свободу страны, скульптор Махмуд Мухтар из глыбы асуанского гранита высек скульптуру — сфинкс и египтянка. И назвал ее «Возрожденный Египет».

Сфинкс не лежит с затаенным тревожным взглядом, как в песках Гизы. Он приподнялся на могучих лапах, весь устремленный вперед. А египтянка, отбросив одной рукой с лица паранджу, другой опирается на сфинкса и смело и гордо смотрит в будущее.

А теперь, я уверен в этом, у Египта будет еще один символ — Асуанская плотина.

Прошлое в Египте сливается с настоящим, как песок пустыни с небом.

Теперь я могу сказать: ничего более величественного, чем Асуанская плотина, я никогда в жизни не видел.

Что все сокровища фараонов, что все их золото? Когда я смотрел на плотину, на гигантский водопад — у меня кружилась голова от стремительного движения воды.