Я - эль Диего (ЛП)

Чтобы подвести итог, скажу, что меня привел в клуб «Индио» Солари, и со временем он ушел из нее. С ним у меня был ряд договоренностей, что представляется мне логичным на данном этапе моей карьеры. Затем пришел Хорхе Кастелли, и все начало меняться в худшую сторону. Он не любил «звезд», и после моего ухода команду также покинули «Тата» Мартино, «Чочо» Льоп, «Гринго» Скопони. Именно на них держался тот «Ньюэллз», именно они сделали его великим… Но Кастелли хотел видеть в команде молодых игроков, и впоследствии… эти молодые игроки так ничего и не поняли.

Мне очень жаль, что эта глава в моей истории закончилась так печально. Я ушел. Я не хотел получать деньги ни за что, ни про что, отнимать их у других. Тем более, там. Кроме того, впереди меня ждал мундиаль, и это всего лишь пять месяцев спустя после моего возвращения на поле. Тем временем, стервятники всех мастей в душе постепенно начинали радоваться, говоря везде, где только можно о том, что я уже не буду играть. Ведь тогда многим казалось невозможным, чтобы я, Марадона, выступил на чемпионате мира в США.

Глава 12 ПРОЩАНИЕ «Бока»-1995/96

Возврашение в «Боку» для меня было равноценно родам после 14-летней беременности.

Когда я вернулся с американского мундиаля, с отрубленными ногами и разбитым сердцем, в голове у меня была только одна мысль, что все уже закончилось, и что мне в жизни больше ничего не осталось. Дисквалификация вступала в силу в августе: очередные 15 месяцев…

Я говорил Клаудии о том, что мне очень хотелось бы лечь в кровать, заснуть и проснуться в футболке «Бока Хуниорс», готовым к выходу на поле, без запретов, без наказаний, без каких-либо преград. Но это была всего лишь иллюзия. В реальности я переживал кошмарный период в моей жизни. И это было время борьбы. Борьбы с теми, с кем судьба свела меня лицом к лицу: с Авеланжем, Грондоной, Пассареллой… Пассарелла!!!

Получилось так, что начиная с чемпионата мира в США, я был Люцифером, а Пассарелла – Богом. И я возмутился, когда он решил возвести себя в ранг святого, приказав пройти риноскопию [32]всем игрокам сборной Аргентины. Это было дикостью, нелепой, дурацкой выходкой.

Я чувствовал, что мне надо чем-то было заняться в эти 15 месяцев, к которым меня приговорила ФИФА, и первым, кто мне протянул руку помощи, был клуб «Депортиво Мандийю», руководство которого предложило мне стать главным тренером команды… В паре с Карлитосом Френом мы приобрели неоценимый опыт: каждому из нас приходилось быть тренером, психологом, президентом в одном лице, даже брать в долг мячи у «Адидаса». Много что тогда на меня свалилось, но в то же время я заслужил уважение всех тех ребят, которые находились в моем подчинении. Когда я туда приехал, у них ничего не было: ни мячей для тренировок, ни сеток на воротах.

В первом матче, против «Росарио Сентраль», я руководил с трибуны, сидя рядом с моим братом Лало, как два обычных болельщика, потому что тогда я еще не получил разрешения на работу в качестве тренера. Мы проиграли 1:2, и я чувствовал себя выжатым до предела, больше, чем даже после матча за сборную. Лучшим же результатом той короткой кампании стала ничья с «Ривером» на «Монументале».

Действительно, длилась она очень недолго: 2 месяца, с 3 октября по 6 декабря, всего лишь 12 матчей, в которых мы одержали одну победу, шесть раз сыграли вничью и пять проиграли. В один прекрасный день в раздевалке появился Освальдо Крус, который был владельцем клуба, и бросил клич:

— Эй парни, нужно выкладываться до конца!

Я стоял к нему спиной, а Френ – лицом. Я посмотрел на Карлитоса и спросил его:

— Ты сам его стукнешь или это сделать мне?

Затем я подошел к Крусу и посмотрел ему в глаза:

— Слышишь, ты, жирная п…а, какого дерьма ты приперся сюда разговаривать с игроками?! С игроками разговариваем мы… Уматывай!

— Нет, потому что…

— Проваливай, иначе я разнесу твою морду на кусочки!

И тогда он меня спросил:

— А ты кто такой?!

Я успел поставить ему пару шишек до того, как меня сняли… Если я тренер, то раздевалка – моя! Моя! И я терпеть не могу, когда начальники приходят сказать игрокам, что те не выкладываются. После этого я ушел. Логично, не правда ли?