Я - эль Диего (ЛП)

Говорили, что неаполитанцы меня больше не любили? Что мне было опасно возвращаться? Я решил вернуться и держать ответ; посмотрим, кто больше врет… Они говорили о каморре и о наркотиках? Конечно, было легко обвинить в этом игрока, который должен был проходить антидопинговый контроль. А начальники? Те, что спускались в раздевалку поприветствовать тебя, были настолько высокомерными, что даже не удосуживались открыть рот… И я вернулся. Вернулся очень быстро – еще раз спасибо Фернандо Синьорини, который все эти дни, что я был в отпуске, подготавливал впечатляющий план работы вплоть до чемпионата мира в Италии. Я вышел на поле в матче против «Фиорентины», 17 сентября 1989 года, и впервые я начал игру на скамейке запасных, под 16-м номером. Я вышел на замену во втором тайме, бородатый… и не забил пенальти! Никто меня не освистывал, никто из тех, про кого в газетах писали, что они меня ненавидят, не оскорблял, никто. Наоборот. Поэтому я прощал – и прощаю – только простых болельщиков; все остальные – те, кто распускал слухи, те, кто строчил статейки в газетах – они хотели все притянуть за уши. Если я пропустил 15 дней, то сразу же превращался в наркомана и мафиозо. А когда срывал аплодисменты, то тут же становился примерным мальчиком. И все это потому, что я просто делал свою работу, к тому моменту делал ее уже в течение 13 лет… Меня очень, очень беспокоило то, что Ферлаино и клуб меня не защищали. И я готовил реванш – реванш, который они и не могли себе представить. Он очень сильно отличался от того, что я обычно препринимал в свои мятежные годы.

Я словно подбирал себе противников для того, чтобы крикнуть им всем в лицо: «Вы видели, что сперва нужно думать, а потом уже говорить?». И «Милану» – «Милану! — которому мы якобы продались в предыдущем чемпионате, мы забили три гола, один из которых был мой… 3:0 1 октября на «Сан-Паоло», в одном из тех матчей, о которых мечтаешь как дебил, пуская слюни, у меня выходило все.

Начиная с того моего появления на поле в матче с «Фиорентиной», я провел 20 матчей подряд, один лучше другого… И когда казалось, что скудетто завоюет «Милан», который вернул нам должок, выиграв с тем же самым счетом 3:0 на «Джузеппе Меацца», Бородач (Бог) вновь протянул мне руку помощи. Или, точнее, бросил мне монетку.

Было 8 апреля 1990 года. В ту пору я словно летал на крыльях. Мы отправились в Бергамо на матч с «Аталантой», и отплатили ее болельщикам – самым большим расистам в Италии – той же самой монетой. Они бросили монету в голову Алемао, когда тот уходил в раздевалку, ранили его до крови, и матч был прекращен. И затем нам присудили техническую победу! И уже на финише, когда все просчитали, что «Милан» вновь завладеет чемпионским титулом, мы «пошли на обгон», как говорят итальянцы. 22 апреля мы обыграли «Болонью» – ту самую «Болонью», что спровоцировала мою стычку с Ферлаино из-за болей в спине. И когда все думали, что то первое наше скудетто было чудом, которое уже никогда не повторится, мы уже стояли на пороге второго.

Сезон, который начался наихудшим образом, с «наркомана» и «мафиозо», которым был я, стоявший на пороге бездны, заканчивался победой в чемпионате… Я никогда не чувствовал себя так хорошо, никогда. Я просто летал по полю.

Нам оставалось сыграть заключительный матч с «Лацио», но все уже было ясно. Я помню, как на меня налетели итальянские журналисты в Соккаво, на выходе с последней тренировки, и спросили, не легче было бы нам, если бы со мной не случилось всего этого дерьма в начале сезона. И я ответил им, что ни о чем не жалею и ни в чем не раскаиваюсь. Я сказал им по-итальянски: «Мне нравится побеждать вот так». 29 апреля, когда мои товарищи по сборной Аргентины уже высадились в Италии для того чтобы начать заключительный этап подготовки к чемпионату мира, мы сыграли последний матч чемпионата Италии с «Лацио». Адский труд, старик, адский труд. Барони забил головой победный мяч, и мы вновь завоевали «скудетто».

Я просто убил их, они не могли вымолвить ни слова. Говорил только я: в том, что произошло, нет вины ни Марадоны, ни Ферлаино. Лучшее из всего, что с нами случилось, — это приход тренера Альбертино Бигона, который умел вести диалог с футболистами. И уже в раздевалке, после круга почета, я обратился ко всей Аргентине: «Этот титул, эта новая радость – для моего отца. Как только закончился матч, я поговорил с ним по телефону, и мы плакали вместе… Много плакали… Он сказал, что рад за меня, за тех, кто был рядом со мной. Но ни за кого больше. Не забывается то, что последний раз я уезжал в Аргентину, как если бы я был преступником… Мне сказали, что я ни при чем, когда все прекрасно знали, чего я добился, начав с самых низов, не имея денег даже на автобус… И он, умудренный годами старик, этого не простил; он не был таким мягким как я. Я хотел бы иметь пять процентов от его чувства собственного достоинства и принципиальности… Я плакал, мы плакали вместе… Я посвящаю этот титул ему, потому что он страдал за меня. И я благодарю Бога за родителей, которых он мне дал».