Я - эль Диего

Дани безо всякого уважения врезал мне по ногам, но тот вечер все равно был моим… И это несмотря на то, что я играл против ребят вроде «Томатино» Пены, которому было три месяца от роду, когда я дебютировал в первом дивизионе. Он играл словно против своего отца!.. Они сфолили на Скотто рядом с линией штрафной, я подошел к мячу, ударил по нему… и попал в угол! Несколько секунд я размышлял над тем, кричать мне или не кричать, и склонялся к тому, чтобы обойтись без чрезмерного выражения восторга, но… На этом поле я, выступая за «Архентинос», забил четыре гола Гатти, когда мы боролись за выживание. И я подумал о тех подкупленных дебилах, о сукиных детях, которые меня теперь освистывали. Подумал о моей матери и поблагодарил как мог Бороду (Бога) за то, что он предоставил мне еще одну возможность подарить ей что-нибудь… Подарить ей гол.

Потом, когда я вернулся в раздевалку, когда я поцеловал мою мать, до меня дошло, что мой шурин, Морса, в одиночку дрался со всеми «баррабавас» «Архентинос». Он не смог вынести того, что меня освистывали, не смог.

Я был на пороге своего 35-летия, и собирался устроить по этому случаю большой праздник, из тех, что мне нравятся. Но еще до этого я отпраздновал его игрой. Нам предстояла поездка в Кордобу на матч против «Бельграно», который обыгрывал «Боку» последние четыре сезона, и я хотел взять реванш любой ценой. За неделю до этого случился адский скандал, который могла устроить только Мариана Наннис, жена Каниджи. Она обвинила меня во всех смертных грехах, в том, что я оказываю на ее мужа дурное влияние, хотя на самом деле я относился к нему со всей душой. Я опять был гнилым яблоком. Думаю, что та история больше достала меня, чем самого Кани: на меня навалилась депрессия, из-за чего я не мог тренироваться всю неделю. Из этого состояния меня смог вывести только Коппола. Вот так я и приехал в Кордобу.

Простые жители Кордобы были очень бедными, как и во всех аргентинских провинциях. Но меня они всегда принимали хорошо, поэтому я был рад этой поездке. Не знаю, болельщики ли «Бельграно» аплодировали мне, когда я там приземлился, но это меня настолько вдохновило, что когда я вышел на поле, то почувствовал себя так, будто я тренировался целый месяц без передышки. К тому же мне рассказывали, что Энрике Ньето, главный тренер «Бельграно», сказал своим игрокам: «Никаких фото с Марадоной! Я не потерплю дикарей в своей команде!». Однако, стоило мне ступит на газон, как все они подбежали ко мне, бочком-бочком, и оглядываясь по сторонам, с просьбами сфотографироваться… Я испытывал непривычное ощущение, и каждая игра напоминала мне прощальную. И всякий раз я уходил с поля, преисполненный чувством гордости. Многие соперники бились что есть сил, нисколько меня не щадили, а потом, после финального свистка говорили: «Диего, я желаю тебе удачи всего мира». И эти слова были для меня бесценными. Подходил Баррос Скелотто и говорил мне: «Ты – феномен», подходил кто-то другой и сообщал: «Диего, если я тебя ударю, то не вернусь к себе домой». Но были и другие, которые хотели стать великими за счет Марадоны: «Теперь меня узнают, я тот, кто стер в порошок Марадону». Однако Марадона не позволял им этого… И я собирался бороться, чтобы меня никогда не смогли остановить.

Мы победили, победили в третий раз подряд… Усираясь, но выиграли 1:0. Я закончил этот матч в слезах, плача всерьез, и чуть ли не срываясь на крик, сказал: «Это была очень тяжелая для меня неделя, очень тяжелая. И кроме того, очень грустная».

Я чувствовал себя полным дерьмом, когда видел Кани, моего друга, в таком плохом настроении. Может быть, это чушь, но такой уж я есть. И в тот вечер я решил больше не позволять Наннис делать то, что ей взбредет в голову. Я никогда бы не позволил запрещать мне выражать мои чувства, если мне грустно, и этому не могла помешать ни Наннис, ни кто-либо другой.

После этого я устроил праздник в честь моего дня рождения, в Буэнос-Айрес Ньюс. Там была вся моя семья, мои партнеры по «Боке», Чарли Гарсия, Хуансе, Диего Торрес, Рики Маравилья, Андрес Каламаро… Я противоречивый? Ну, а кто нет? Там я собрал всех, кого я хотел видеть. Мой первый тост был следующим: «Я проживу много-много лет, хотя некоторые хотели бы, чтобы этого не случилось».

Эти «некоторые», которых было не так уж и мало, считали, что все мы, футболисты – невежды, и лучший ответ на это дал не я, а престижнейший Оксфордский университет.