Я, Елизавета

Золотом? Мы купались в золоте, мы ехали в золоте и по золоту. Я восседала на раззолоченных носилках, под златотканым балдахином, который поддерживали четыре лорда; даже мулы, которые несли паланкин, были обвешаны золотом – золотые уздечки, золотые попоны, золотая сбруя. За мной ехал Робин, тоже в золоте, на черном скакуне, чтоб оттенить безупречную масть моей молочно-белой кобылы, которую он вел за золотые поводья на случай, если в ней возникнет надобность.

Впереди ехала верхом многочисленная свита: придворные, судьи, духовенство и чиновники.

Рядом со мной восседал на коне лорд-мэр с золотым скипетром, по другую руку от него – герольдмейстер Ордена Подвязки с золотой державой. Сзади шел лорд Пембрук с поднятым мечом государства: на тяжелых, позолоченных зимним солнцем ножнах сверкали бесчисленные жемчужины. Возле носилок маршировали парламентские приставы, рядом – королевские пенсионеры, рядом – лейб-гвардия в новых алых бархатных камзолах с золотыми и серебрянными блестками, позади – сорок моих дам, разодетых в парчу и багрянец, ибо мы перевернули всю Англию, да что Англию, весь мир в поисках всего самого лучшего!

И наконец, народ… О, мой народ, никогда я его так не любила! Тысячами, десятками тысяч, с осунувшимися от холода синими лицами, люди выстаивали под утренним снегом, в дорожном месиве, чтобы приветствовать мой кортеж.

– Взгляните на ее милость! – рыдала женщина. – Взгляните на ее благословенный лик!

– Долгой жизни и радости! Всех благ королеве Елизавете!

– Спасибо! – кричала я в ответ. – Вот увидите, я буду вам хорошей королевой и госпожой!

На колени мне летели букеты и бутоньерки из сухих бессмертников, вереска и тимьяна. Престарелая дама бросила пучок розмарина. Розмарин – это для памятливости: как навязчиво этот запах воскрешает прошлое! Бери, дружок, и помни! Я оглянулась на Робина и по его глазам поняла: он тоже вспомнил.

– Господь да благословит Ваше Величество!

– Храни вас всех Господь, – отвечала я, – и спасибо от всего сердца!

– Благодарение Богу, что вы есть, госпожа!

Молитвы и благословения, приветствия и пожелания счастья сыпались золотым дождем.

И золото, кстати, тоже – у Чипсайд-кросс лорд-мэр Лондона вручил мне алый атласный кошель с тысячей марок золотом. Однако лучший подарок – тот, что не купишь ни за какие деньги, – слабый выкрик одного дряхлого старика:

– Я вспоминаю старого короля Гарри Восьмого! Теперь Англия снова заживет весело!

И пантомимы, сценки на каждом углу – милое и наивное выражение преданности и гордости! У Малого канала – живая картина: старец с косой и в саване, рядом – хорошенькая девица.

– Эй! Остановите паланкин! – крикнула я. – Что это значит?

– Она, с разрешения Вашего Величества, изображает Истину, дочь старика-Времени, – последовал ответ.

– Времени! – Я весело рассмеялась и помахала старику. – Воистину время привело меня сюда!

Во дворце я сменила золотое и серебряное платье на королевское алое – как сердцевина розы, как любовь, как кровь. Вырезанное под самое горло, с маленьким плоеным воротником из снежно-белой камки, оно было обещанием целомудренной скромности, этакой неосыпавшейся розой, и в нем я по пунцовому ковру двинулась к аббатству.

И тут, в решающий момент, силы мне изменили. Я дрожала как осиновый лист. От приторно-сладкой волны ладана у входа меня чуть не стошнило. Я тряслась, не в силах ступить и шагу, все мои члены охватил девственный трепет.

– Мужайтесь, Ваше Величество! – раздался хриплый шепот у самого уха.

Графы Шрусбери и Пембрук поддерживали меня под руки, их супруги несли мой шлейф.

И все же я вздрогнула, вступая в аббатство, когда холодная сводчатая огромность взорвалась светом и шумом, озаренная тысячей тысяч свечей, наполненная громогласными выкриками тысячи тысяч глоток.

Однако в алтаре мы остались одни – я, старик епископ… и Бог…

Да, Он был здесь, в какое-то бессмертное мгновение я ощутила Его близость!

Не верите? Не думаете, что Он освятил своим присутствием меня, мое помазание, благословил мою страну и мое правление?

Он был здесь: я знала, я чувствовала, Он вдохновил меня на мой путь. Ибо с этой секунды мне предстояло стать королевой – и я, словно невеста, жаждала обнять свое предназначение, слиться с ним, отдаться душой и телом…

Шаг за шагом женщины готовили меня к этой секунде. С меня сняли бархатную шапочку, воротник, манжеты, рукава, робу, платье, корсаж. цепи и серьги, юбки, даже туфли. На мне осталась одна сорочка – лишь тонкий льняной покров между моей стыдливой наготой и пронизывающим холодом…

И даже ее пришлось распахнуть для поцелуя святой мирры – брр! Как оно холодило мою неприкрытую грудь! И еще оно было прогорклое – как терпко и странно оно пахло, стекая между грудей! Я задыхалась от холода и от экстаза. Грубым, как у работника, старческим большим пальцем епископ трижды начертал на моем теле крест – на лбу и над каждой грудью, вдавливая и вдавливая так сильно, что у меня поднялись соски, но он, похоже, этого не заметил – он надевал коронационное кольцо на мой левый безымянный палец.