Я, Елизавета

За спиной у него стоял Эссекс. Удивительно, как глаза могут быть такими черными и вместе с тем такими яркими?

– А вы как полагаете, милорд?

Он вскинул голову;

– Вашему Величеству следует удалиться.

Я сам отвезу вас в Лондон и позабочусь о вашей безопасности.

О, да…

Нет…

Я улыбнулась в его нахмуренное лицо. Господи, как я устала! Я такая старая, я вижу и понимаю больше, чем они оба, вместе взятые.

– Милорды, подумайте. Никто из вас не в силах меня защитить. Моя единственная защита – любовь Англии и желание моих подданных, чтобы ими правила я, а не король Испанский. Если им предстоит сразиться с герцогом Пармским, швейцарцами и шотландцами-гессенцами, с семиязычным воинством, я встречу удар вместе со всеми. У меня одна жизнь, и я с радостью отдам ее за Англию.

Эссекс напрягся, но по Робинову лицу я видела: для него это не неожиданность. Его улыбка лучилась нежностью и любовью.

– Коли так, мадам, позвольте проводить вас к войскам.

– Ив войска, – поправила я. – Я не допущу, чтобы хоть один человек пропустил редкое зрелище, приготовленное мною для всех!

Мы разъезжали между рядами взад-вперед, взад-вперед, чтобы повидать всех, до последнего солдата. В тесно сомкнутых боевых порядках никто не шевелился, весь Тилбери словно затаил дыхание. Наконец мы вернулись к помосту, от которого начали смотр. Я поворотила коня и начала говорить:

– Народ Англии…

Легкий ветерок с реки подхватил и унес прочь слова. Слишком тихо! О, Господи, укрепи, молю, дай мне силы, сейчас или никогда.

Я возвысила голос:

– Мой любящий народ!

При этих словах первые ряды смешались, словно волна прокатилась по людскому морю, строй за строем, как один человек, опускался на колени. Молоденький паренек в первом ряду рыдал, не таясь, и шептал вполголоса: «Господь да благословит Ваше Величество! Благословенно ваше прекрасное лицо!»

Сквозь слезы я продолжила:

– Мой любящий народ, нам сказали, чтобы мы, из страха перед изменой, не выходили к войскам. – Я бросила взгляд на Робина – тот улыбнулся грустно и нежно, кивнул. – Но клянусь вам, я не хотела бы жить, если б не верила в свой любящий и преданный народ! Пусть страшатся тираны! Я всегда вверяла себя Богу и моим верным подданным! Сейчас я с вами и полна решимости жить и умереть в бою, среди вас, за Бога и мое королевство, за мой народ, повергнуть свои честь и кровь пусть даже и во прах!

Я плакала вместе со всеми.

– Знаю, что плоть моя – плоть слабой и немощной женщины, но сердце мое и дух – дух и сердце короля, и короля Англии!

Теперь кровь бурлила в моих жилах, словно вино, я дерзко выкрикивала:

– Всем сердцем презираю герцога Пармского, короля Испанского и любого из европейских владык, кто решится вторгнуться в пределы нашего королевства! Сама возьмусь за оружие, сама буду вашим водителем и судьей, сама вознагражу каждый ваш подвиг на поле брани.

Вижу, что каждый уже заслужил награду, и, слово королевы, вы ее получите. Покуда же с вами будет мой наместник, и, клянусь, ни у одного из князей земных не было подданного достойнее и благороднее! Не сомневаюсь, что послушание ваше моему военачальнику и ваше мужество в бою принесут нам скорую победу над врагами Божьими, моего народа и моего королевства!

От возгласов заложило уши. Однако слаще всего был шепот моего юного лорда, когда он сильными руками снимал меня с лошади: «Ваше Величество – владычица мира, владычица всех сердец! Сегодня вы вдохнули мужество в последнего труса и зажгли любовью первого храбреца!»

Эти слова утешали, нет, питали меня в последующие часы выматывающего ожидания. Высадился ли герцог Пармский? Или играет с нами в кошки-мышки? До темноты расхаживала я по склону холма и беззаботно болтала со своими военачальниками. Однако все время я не спускала глаз с далекого горизонта, с дороги к морю.

Серебристые ли летние сумерки тому виной или мои старые глаза меня подвели, но, когда он прискакал, я его не увидела. Только крики в окружающей войско толпе известили нас о его приближении. А вот и он, не простой курьер, а лазутчик из Кале, запыхавшийся от долгой скачки.

– Пармский не придет! Он раздумал высаживаться, распустил войско и отплывает в Испанию!

– Слава Богу! Благодарение Господу!

– И слава Ее Величеству! Господь да благословит королеву!

– Королева!

– Королева!

– Королева!

Ликующие крики толпы заглушил тихий голос, шептавший в самое ухо: «Я это сделала, я, Елизавета, королева Елизавета!»

В тот вечер мы ужинали в Робиновой палатке, ели поросенка и сочный ростбиф, при свете свечей то и дело поднимались бокалы с алым вином и звучали здравицы в мою честь – никогда я не была так счастлива, никогда в такой мере не чувствовала себя королевой.

Мы говорили себе, что угроза не миновала, напоминали друг другу, что в любую минуту можем услышать зловещий крик: «По коням! По коням! Испанцы идут!» Но сейчас мы не хотели верить в это.