Я – Элтон Джон. Вечеринка длиной в жизнь

Впервые в клипе я выглядел счастливым. Да и чувствовал себя так же. В наших отношениях с Дэвидом было нечто особенное, и поначалу я не мог понять, что это. Но потом меня осенило: первый раз в жизни я вступил в нормальные партнерские отношения, никак не связанные с моей музыкальной карьерой и с тем, что я – Элтон Джон. По субботам мы обменивались поздравительными открытками, ведь наша первая встреча состоялась как раз в субботу. И – если вы сейчас едите, лучше не читайте следующую фразу – слушали песню группы Tony! Toni! Toné![200] It’s Our Anniversary[201]. Устраивали уютные ужины вдвоем, тайком уезжали отдыхать на выходные. На работу Дэвиду я звонил, представляясь вымышленным именем Джордж Кинг, под которым лежал в клинике. Такая секретность казалась мне романтичной. Тайная любовь! В прежние времена я держал чувства в тайне, только если их объект не отвечал мне взаимностью.

Но сколько бы приятных эмоций ни дарил мне тайный роман, на практике не слишком хорошо получалось соблюдать строгую секретность. Двадцать пять лет кряду я вел себя настолько экстравагантно, насколько это вообще возможно, и все всегда выставлял напоказ, так что мои представления о секретности, мягко говоря, не совпадали с общепринятыми. Если не хочешь привлекать внимания, вряд ли стоит регулярно посылать партнеру на работу две дюжины бледно-желтых роз на высоченных стеблях, особенно если в его офисе нет перегородок. И, с оглядкой на прошлое, не следовало дарить Дэвиду часы «Картье» – такие дорогие, что ему пришлось носить их постоянно. Оставлять часы дома он опасался – вдруг залезут грабители? – а страховки у него тогда не было.

Естественно, коллеги начали спрашивать, откуда такое изобилие и как это связано с тем, что его рабочий стол напоминает стенд цветочной выставки в Челси. Дэвиду пришлось придумать любимую канадскую бабушку, которая недавно скончалась и оставила ему наследство. После этой лжи он вынужден был целый день выслушивать соболезнования сослуживцев, терпеть их печальные понимающие улыбки и ободряющие объятия.

Помню, мы решили провести выходные в Париже, я вылетел раньше и встречал Дэвида в аэропорту «Шарль де Голль». Честно, я старался сделать все, чтобы не привлекать внимания, но в зале прилета обнаружил, что на меня показывают пальцами и начинается общий переполох.

К появлению Дэвида я уже почти впал в истерику.

– Скорее в машину, – прошипел я. – Кажется, меня узнали.

Дэвид улыбнулся:

– Неужели? Как думаешь почему?

Но ведь я оделся совсем скромно! Легинсы с ромбами, как на трико Арлекина, сверху – свободная рубаха с яркими узорами в стиле рококо. Ну и на шее огромный крест, усыпанный драгоценными камнями… Н-да. Пожалуй, привлечь еще больше внимания удалось бы, только если б я сел за рояль и начал играть Crocodile Rock.

Легинсы и рубашка были от Джанни Версаче, моего любимого модельера. Его наряды я носил постоянно. В конце восьмидесятых в Милане я набрел на небольшой бутик и остолбенел: да это же гений, величайший дизайнер мужской одежды со времен Ива Сен-Лорана! Джанни работал только с лучшими и самыми дорогими материалами, но в его моделях не было ничего напыщенного: он создавал одежду, которая радовала. Мое и без того высокое мнение о маэстро взлетело до небес, когда мы познакомились лично. Ощущение было такое, будто на севере Италии я наконец нашел давно утраченного брата-близнеца. Совпадение во всем: то же чувство юмора, та же страсть к сплетням, тот же интерес к коллекционированию, тот же вечно мятущийся разум. Мысль Джанни постоянно работала, он прикидывал, что нового привнести в творчество; его талант был многогранен: он создавал одежду для детей, предметы из стекла, посуду и столовые приборы, даже обложки CD-альбомов. Именно ему, кстати, я заказал дизайн обложки The One, и получилось потрясающе. Он обладал изысканным вкусом; всегда знал, где увидеть прекрасные произведения искусства или другие удивительные вещи: «Вот на той улице маленькая церковь, неф там украшен великолепнейшей мозаикой, Элтон… а здесь, за углом, крошечная мастерская, в ней делают фарфор непревзойденного качества». И к шопингу он – пожалуй, единственный из всех, кого я знаю, – относился точно так же, как я: отправлялся купить одни часы и в итоге приносил двадцать.

На самом деле, в этом он меня даже превосходил. Джанни был настолько экстравагантен, что по сравнению с ним я казался воплощением скромности и аскетизма. Миуччиу Праду он считал коммунисткой – ведь она сделала коллекцию сумок из нейлона! Не из крокодиловой или змеиной кожи, или еще какого-нибудь столь же роскошного материала, с которым он сам работал в этом сезоне, – из нейлона! И еще он постоянно подбивал меня покупать невозможно дорогие вещи.

– Я нашел для тебя фантастическую скатерть, ты просто обязан ее купить для рождественского ужина, Элтон! Ее создали монахини – представь, они работали над ней тридцать лет! Она прекрасна, Элтон, только взгляни… И стоит всего миллион долларов.