Я — это ты

Анджей сделал вдох только тогда, когда почувствовал — задыхается. Сглотнул, глядя в широко распахнутые, влажно-блестящие глаза, в которых отражалось столько всего — от детского восторга до панического испуга. Анджей кое-как удержал кривую улыбку на лице. Откинулся на спинку, закурил. Судорожно сжатые пальцы гостя, которыми тот вцепился в подлокотники. Дрожащие руки Анджея. Дернувшийся кадык и резко сузившиеся глаза. Его застали врасплох. Он не готов. Он не может.

Гость рассматривал его. Медленно скользил взглядом по лицу, словно пытаясь увидеть в каждой черточке что-то родное и нежно любимое, по плечам, по воротнику кипельно-белой рубашки и идеальному узлу галстука. Остановился на руках.

— Мог не утруждаться, — с трудом разлепил Анджей губы, чувствуя усиливающийся холод в груди. В голосе зазвучала прежняя обида, которая, казалось, давно умерла. По крайней мере, он думал, что она умерла, что переболело, прошло, отвалилось, как кровавая корка с зажившей раны, пусть и очень глубокой, но затянувшейся, покрывшейся нежной розовой кожицей.

Человек напротив хмыкнул, опуская голову и кусая губы. Анджей заметил, как у гостя сорвались с деревянного подлокотника пальцы и задрожали руки. И он тут же их переплел на груди таким привычным и до боли знакомым движением. Потом резко вскинул подбородок и широко улыбнулся. И это движение Анджею тоже хорошо знакомо — фальшивый оскал все в угоду публике. Он чувствовал, что незваный гость держится из последних сил. У самого-то в горле стоит комок, колючий, холодный, с которым ничего невозможно сделать, а ладони болят и покалывают, сердце в ушах мешает мозгу думать.

— Не мог, — наконец-то пробормотал парень сквозь зубы, уставившись в сторону, нервно подергивая коленкой.

— Что тебе надо? — тихо спросил Анджей. Рана кровоточила и ужасно болела. Казалось, что вот-вот и на белоснежной сорочке проступят ярко-красные пятна. Из-за этого хотелось разорвать ее на груди. А еще хотелось выплюнуть сердце на пол, разорвать кожу, выпустить боль наружу, лишь бы она уже оставила в покое его тело и не терзала больше сознание. И кричать. Кричать так, чтобы стекла полопались, а люстра оборвалась и упала, рассыпавшись хрустальными кристаллами по паркету, чтобы птицы тревожно взметнулись в небо, а люди на улицах закрутили головами.

— Я пришел за тобой. — Ему тяжело говорить. Голос срывается, дрожит, затихает на полуслове. Нервозно выдранная сигарета, щелчок зажигалки. Жадный вдох сигаретного дыма, закрытые на секунду глаза. Лихорадочное состояние, которое невозможно унять…

— Ты зря проделал этот путь. — Анджей запрокинул голову назад и закрыл глаза, выдыхая тонкой струйкой сизый дым, пряча стоящие пеленой слезы. Пусть он уйдет, пусть оставит его. Он настолько привык быть один, что не потерпит больше чужих в своем малюсеньком черном мирке.

— Я шел к тебе пять лет. — Руки дрожат. Сигарета ломается. Падает на джинсы, пробегая по ноге десятком искорок. Он не замечает всего этого.

— Это не мои проблемы. — Анджей нажал кнопку селектора. — Ева, проводи гостя, он уходит.

— Том… — тревожно подался он вперед.

Анджей недовольно сморщился.

— Том умер пять лет назад. Давай не будем.

— Том! Том! Том! Том! — упрямо выкрикнул гость, вскакивая. — Том! Я искал тебя пять лет. Я знаю, что обидел тебя. Я сорвался, устал и сорвался, это был нервный срыв. Думаешь, мне легко было видеть тебя беспомощного? Думаешь, мне легко было разговаривать с врачами и слышать, что всё бесполезно? Думаешь, мне было легко? — Его трясло. Руки, губы, тело. В глазах стояли слезы. — Прости меня… Мне нужен был небольшой тайм-аут. Всего несколько часов, чтобы привести себя в порядок… — Он резко отвернулся, шмыгнул носом. — Я купил тебе всего… что ты любишь… — произносил на выдохе в сторону. — Самое вкусное… Я принес тебе из французской кондитерской ягоды в их вкусном креме… Свежие… Как ты любишь… Эти дурацкие фисташковые макарони… Я сам выбрал каждую для тебя… Тридцать шесть штучек… Ты ведь никогда не мог ими наестся… А тебя нет… Я искал.

— Нашел? — перебил его Анджей.

— Нашел, — повернул мокрое лицо.

Анджей швырнул платок на стол.

— Молодец. Вытри сопли и уходи.

— Том, — тихо произнес он.

— Том умер, — зашипел Анджей.

Он упрямо поджал губы и настырно отчетливо повторил:

— Том. Пожалуйста, прости меня. Пожалуйста, вернись домой. Если ты хотел наказать меня, то те пять лет ада я и врагу не пожелаю. Пожалуйста, вернись домой или позволь мне остаться рядом с тобой.

— Ты опоздал. У меня есть Ева. Я живу в маленьком домике, там нет места для чужих.

Он снисходительно улыбнулся:

— Для чужих?

— Для чужих, — раздраженно вскочил Анджей. — Уходи, иначе я вызову охрану.

Он сразу сник, ссутулился. Улыбка исчезла с лица. Подошел к нему вплотную, принялся любоваться, как будто гладя кончиками пальцев по щекам, скулам, подбородку, но не смея дотрагиваться.