Я это все почти забыл

партбилет, шагнуть в бездну, его остановил Бовин: «Что ты можешь? Что все

мы можем? Если хочешь что-то делать, давай подключайся…» Бовин тогда

пытался подготовить для «верха» бумагу, хоть в какой-то мере содержащую

здравый смысл, правду о событиях в Чехословакии.

Стычки в окружении Брежнева между людьми, с ним завтракающими и

проводящими время в биллиардной, занятыми подготовкой его докладов и

выступлений, выдавали разные, иногда непримиримые мировосприятия, но

всем надо было демонстрировать перед лицом взбудораженных братских

партий непоколебимое единство. Как признается Черняев, в шифровках по-

слам, в беседах с нахлынувшими в Москву встревоженными делегациями

приходилось основательно изворачиваться и врать. Это было трудное испы-

тание, когда честным и порядочным людям, в том числе прошедшим войну,

приходилось делать страшный выбор между чувством правды и чувством

самосохранения. Все бросить и уйти – куда? На что жить и содержать семью?

Ответственные сотрудники партийного аппарата, имеющие кое-какой вес и

влияние, оказались в ситуации, когда бессилие что-либо предотвратить

оставляло им единственную возможность сохранить самоуважение – прямо

в подготовке вторжения не участвовать. Свое неучастие, иногда невольное,

многими потом воспринималось как форма протеста. Объективная роль са-

мых совестливых из партийных функционеров среднего звена определялась

двумя моментами.

Во-первых, имея широкие связи с коммунистическим и рабочим движе-

нием, даже изворачиваясь, они так или иначе демонстрировали отсутствие

энтузиазма и свое пассивное сопротивление постыдной для них акции.

Во-вторых, вхожие в круги московской творческой и научной демокра-

тической интеллигенции, имея там друзей, которым доверяли и которые к

ним прислушивались, своим скептическим отношением к акции они через

интеллигенцию хоть как-то влияли на умонастроение масс; во всяком слу-

чае, разрушали миф о единстве партии и мудрости ее политики.

Тогда Черняев сказал дочери-школьнице: «Запомни, мы совершили

страшное преступление. Нам не простят этого и за сто лет. Оно ляжет позо-

ром на русских, на нашу страну, на нашу историю. И что бы потом мы ни де-

лали, проказа от этого преступления будет разъедать все» 4.

«Хорошо, – согласится генерал Павловский, – я расскажу, как вводились

войска, но хотел бы, чтобы вы начинали не с меня. Я был исполнитель,

назначенный за три дня до операции. А начинать надо с маршала

И.И.Якубовского: под его руководством велась подготовка, он должен был

вводить, но 16 или 17 августа меня, главкома сухопутных войск, вызывает

маршал Гречко: «Отправляйся в Польшу, в Легнице, в Северную группу

войск. Осуществишь интернациональную помощь Чехословакии». Я слышал

об этом городке в юго-западной части Польши, когда-то поляки и немцы там

преградили путь коннице хана Батыя. Но я, говорю, даже не знаю, где и

сколько войск. «В Легнице маршал Якубовский, это ему поручалось. А ви-

дишь, какое дело, он главнокомандующий армиями стран Варшавского до-

говора, ему не совсем удобно, если он будет вводить к чехам войска союзни-

ков. Мы сами дадим команду на ввод, все двинется, твое дело следить за вы-

полнением» 5.

Мы говорим с генералом армии Иваном Григорьевичем Павловским.

В Легнице генерал и маршал встретились. Якубовский показал на карте

расположение дивизий, с какого направления выходят, какие позиции зани-

мают, но в голосе была обида. «Слушай, а зачем ты прилетел? Мне не дове-

ряют, что ли?» Павловский пожал плечами: «Ты поговори с министром или с

кем повыше, кто решил в эту историю тебя не впутывать». Разговор не задел

Павловского, каких-либо угрызений он не испытывал. Когда начальник по-

ставил задачу, нечего задавать вопросы, нужно выполнять. «Никаких других

ощущений у меня не было. Якубовский сидел в кабинете командующего

группой войск, а я занял соседний кабинет – начальника штаба. И всю ночь

принимал доклады командиров частей о готовности».

К 1960-м годам в армейской среде сложился особый тип военачальни-

ка: маршал или генерал, в возрасте между сорока и сорока пятью, молодым

прошел войну, закончил военную академию; приближен к власти, имеет свя-

зи в армейской среде, свою машину и дачу. Он причислен к советской элите,

может наедине возразить первым лицам страны, но когда решение принято,

будет выполнять истово. Военным приходится поражать ракетой самолет-

шпион, залповым огнем отбрасывать соседние пограничные части со спор-

ного речного островка, в другой стране (или в своей) подавлять народное

восстание. Все надо делать своими руками, предоставляя штатским людям

спорить и судить о последствиях. И выломиться из этой системы мало жела-

ющих 6.

После подавления венгерского восстания Советская армия восемь лет

ждала повода снова громко напомнить обществу о себе. На Хрущева надежды

не было; в последние годы правления своим крепким мужицким умом он за-

думал чуть притормозить непомерные армейские траты, уменьшить воен-