Я это заслужил

После побывки наступало время заново вкатываться в привычную жизнь. Отец Андреса возвращался к своим строительным лесам, мама становилась за стойку бара, а Андрес возвращался в «Ла Масию». Перед Хосе Антонио Андрес храбрился и старался выглядеть бодрым. «Смотри, пап, я могу протянуть тут год, но насчет двух – не уверен. Но я как-нибудь справлюсь».

Глубоко в душе Иньеста понимал, что ему придется преодолеть свои страхи и утереть слезы. «Канал, пролегающий через нашу деревню, недостаточно глубок, чтобы уместить в себя все слезы, которые выплакал мой внук, – вспоминает Андрес Лухан, четвертый пассажир синего Ford Orion, в тишине путешествовавший в Каталонию. – Никому не пожелаю пережить такое. Слишком много слез, слишком много…»

Андрес остался один-одинешенек. Он провел в «Ла Масии» пять лет: с 12 до 17. То были долгие и трудные пять лет, но ничто не сравнится с той первой ночью, когда даже старые камни «Ла Масии», казалось, проливали слезы по маленькому мальчику из Ла Манчи.

V. Папа

Я хотел, чтобы мой сын стал тем, кем хотел быть я: футболистом.

Хосе Антонио, отец Андреса

Вероятно, Андрес Иньеста стал футболистом потому, что Хосе Антонио им не стал. Никто не приложил больше усилий к тому, чтобы будущий капитан «Барселоны» стал профессионалом, чем его отец, человек, который сам поигрывал в футбол и даже заработал себе прозвище Дани – в честь техничного и хитроумного вингера, выступавшего за «Атлетик Бильбао». Хосе Антонио рискнул стабильностью своей семьи и собственной профессиональной карьерой ради Андреса и всегда внимательным образом следил за каждым новым этапом в карьере сына, начиная с первых просмотров в «Альбасете» и заканчивая «Барселоной». Ему всегда было интересно, видели ли тренеры Андреса его так, как видел мальчика он сам. И каждое лето он переживал одни и те же чувства, терзался одними и теми же сомнениями и лелеял одни и те же надежды.

«С первого дня, когда Андрес присоединился к «Барселоне», я пытался свыкнуться с этой неопределенностью, с незнанием того, что случится с Андресом на следующий сезон. Это чувство не покидало меня даже после того, как он подписал свой первый профессиональный контракт, – говорит Хосе Антонио. – Что если он не задержится там? Что если он им не подойдет? Что если…? Одни и те же вопросы появлялись снова и снова, сколько бы ты ни убеждал себя, что с каждым сезоном он становится только сильнее. Вначале, когда я стал водить его на просмотры, я думал, что у него все может сложиться удачно. Но я не знал наверняка. Это была лотерея. Ты никогда не знаешь точно, никогда не можешь заставить себя поверить, что это точно случится, но никогда не теряешь надежды. Я всегда был очень осторожен, может, даже излишне осторожен. Я всегда видел суровую сторону футбола, понимал, насколько это конкурентный вид спорта, как тяжело там преуспеть. Я никогда не разделял взглядов людей, говоривших: «У тебя точно все получится». Я так никогда не говорил. У меня была надежда, само собой. Я надеялся, что однажды мой сын станет тем, кем не смог стать я: футболистом. И эта надежда, мысль об этом превалировала в моей жизни; она стала тем, что поддерживало огонь во мне».

Не все в Фуэнтеальбилье сходились с ним во взглядах. Но всякий раз, когда кто-нибудь сомневался в преданности Андреса идее сделать карьеру в футболе, Хосе Антонио давал им один и тот же ответ: «А кем вы хотите, чтобы он стал? Футболистом? Матадором? Официантом?» Никто не давал никаких ответов, только косо смотрели на меня. Я уверен, они думали, что этот маленький мальчик хотел стать футболистом только потому, что я сказал ему об этом, а не потому, что он сам действительно хотел этого. Футбол был моей страстью – это правда, я всюду водил его на матчи, в любое время, но эта страсть стала и его страстью тоже, причем с очень раннего возраста. Поначалу я просто смотрел на его игру; потом увидел, что он хорош; потом я корректировал его игру после каждого матча. Он выделялся на фоне остальных с самого начала».