Я — «Голос»

— Уже едете? Новость слыхали? Сообщение Информбюро. На пикирующем бомбардировщике, да-да, на «юнкерсе» приземлились четыре немецких летчика. Сбросили бомбы в Днепр, а сами сели неподалеку от Киева, на колхозном поле. Сбежались ребятишки, милиционеры, но летчики и не думали отстреливаться. Сдались добровольно в плен. И обращение написали к своим: дескать, следуйте, братья летчики и солдаты, нашему примеру. Немецкие рабочие, крестьяне, бросьте убийцу Гитлера. — Маленькая женщина ликовала: — Я говорила, говорила, что Гитлер сломает себе шею. И в этом ему помогут немецкие рабочие. Не может пролетариат Германии воевать против своих же братьев по классу. У себя дома Гитлер всех крепко зажал в кулак: гестапо, концлагеря, казни. А на фронте — вот помяните мое слово — будут к нам тысячами переходить. Этот «юнкерс» — только первая ласточка.

Я слушал, а перед моими глазами стоял ефрейтор-парашютист с руками металлиста и головой, начиненной гитлеровским бредом, его спесь, неистовый фанатизм. Но я не стал о нем рассказывать женщине с пожелтевшим от бессонницы и тревог лицом. Да и самому хотелось верить: тот ефрейтор-парашютист — досадное исключение, а летчики-перебежчики, о которых сообщает Информбюро, типичны.

Такими мы были в первые дни войны. Охотнее верили хорошим слухам, нежели плохим. Желаемое нередко выдавали и принимали за реальную действительность. Тогда мы еще не представляли себе, насколько глубоко гитлеровский яд проник в сознание немецкого народа, какой дорогой ценой придется платить всем нам за победу над фашизмом.

Сказанное выше ничуть не умаляет подвига экипажа «юнкерса-88». Наоборот, с высоты пережитого виднее, каким мужеством нужно было обладать, чтобы в первые дни войны, в угаре гитлеровских успехов, когда лавина вермахта, казалось, неудержимо катилась на восток, решиться на такой шаг. Недавно, перечитывая первые военные сводки Совинформбюро, я узнал имена четырех летчиков-антифашистов:

«25 июня вблизи Киева приземлились на пикирующем бомбардировщике «юнкерс-88» четыре немецких летчика: унтер-офицер Ганс Герман, уроженец города Бреславля в Средней Силезии; летчик-наблюдатель Ганс Кратц, уроженец Франкфурта-на-Майне; старший ефрейтор Адольф Аппель, уроженец города Брно в Моравии, и радист Вильгельм Шмидт, уроженец города Регенсбурга.

Все они составляли экипаж, входивший в состав второй группы 51-й эскадрильи. Не желая воевать против советского народа, летчики предварительно сбросили бомбы в Днепр, а затем приземлились неподалеку от города, где и сдались местным крестьянам.

Летчики написали обращение «К немецким летчикам и солдатам», в котором говорят:

«Братья летчики и солдаты, следуйте нашему примеру.

Бросьте убийцу Гитлера и переходите сюда в Россию»[4].

Привожу эту сводку с надеждой, что кому-то известна дальнейшая судьба экипажа, а может — чего не бывает! — кто-то из них и сам откликнется.

С Киевом я расставался успокоенный, полный радужных надежд. Еще немного, и мы их остановим.

Горький, разъедающий глаза дым. Вой сирены. На привокзальной площади повозки, орудия, санитарные автобусы с большими красными крестами на крышах. На носилках в запекшихся от крови грязных бинтах живые мумии. С черными, полусожженными лицами. Кто без рук, кто без ног. Это тяжелораненые ждут отправки. Я попал в Днепропетровск после очередного налета. В обкоме встретил старого знакомого — Георгия Гавриловича Дементьева.

— Что явился в родной обком — молодец! Кадры нам во как нужны.

Георгия Гавриловича знала вся область. Не по годам подвижный, в неизменном френче цвета хаки, он в горячую пору посевной или уборки становился вездесущим.

Георгий Гаврилович и на этот раз куда-то спешил. Мне обрадовался, затащил в кабинет, где стояли снопы пшеницы и кукурузы, очевидно, прошлогоднего урожая.

— Я тоже в действующую армию просился — не пускают.

— Меня пустят. Сегодня же пойду в военкомат.