Я, говорит пёс

Я все еще был слаб и плохо ел. Она захватила с собой липовый отвар, полезный для нервов. Я пил его теплым из специальной миски. Теперь я понимаю, как был невыносим тогда. Я не хотел ничего слышать о супе с овощами, мясом и хлебом. Я признавал только ветчину, горбушки хлеба и бананы, которые любил и раньше. Но однажды мне дали банан, в который вложили таблетку. От этого его вкус сильно изменился; с тех пор я больше никогда не притрагивался к бананам. Не терплю насмешек.

Мы снова двинулись в путь и к ночи приехали в другой дом. Меня сразу окружили дети, которые ужинали на кухне. С ними было намного веселей, чем в столовой, где сидели взрослые. Один из них угостил меня костью; я схватил ее и собрался было с удовольствием поглодать под столом, но тут раздались душераздирающие вопли. Никаких костей щенку! Где его ветчина, где его сухарики?! Бедная бабушка была совершенно растеряна и говорила одной из своих невесток: «Спасибо, милая, что принесла объедки для собаки, но, кажется, она больна, и ей можно только ветчину и сухарики». Я был в смятении: дать гордый отпор, защищая кость, или ретироваться? Нет, с детьми хоть и шумно, но зато как-то спокойней.

Вечером обсуждался вопрос о том, ставить ли мой ящик на кухню, как в Париже. Эта тема вызвала бурные споры. Я не сразу понял, что все дело в газе, которым могут отравиться домашние животные, ведь они проводят всю свою жизнь на полу. Один шутник заметил, что в случае утечки газа моя смерть вовремя предупредила бы остальных об опасности. Я с облегчением убедился, что это замечание сильно шокировало членов моей семьи.

Я провел тяжелую ночь: мне было страшно, я ничего не узнавал вокруг. Я заскулил, и мальчики спустились ко мне. Они решили, что я хочу гулять, и вывели меня в сад. В лунном свете все стало совершенно белым. Мы шли по мягкому снежному ковру. Было холодно и сыро, но невероятно интересно: я впервые видел снег. Одно из окон распахнулось, Она появилась в нем и громко зашептала: «Вы с ума сошли! На улице же холодно! Быстро возвращайтесь!» Ее голос поставил все на свои места, потому что меня тотчас перенесли вместе с моим ящиком в комнату, где ночевали мальчики. Я лизнул каждого в знак благодарности. Они долго гадали — не захочу ли я забраться к ним в кровать, и, поскольку я не смог ничего объяснить, им пришло в голову отнести меня вместе с ящиком в соседнюю комнату, где спали Он и Она. Я бросился радостно облизывать всех и через минуту уже спал.

На следующий день в доме было много разговоров: я запачкал полы в коридоре; дедушка заметил следы в саду и испугался за свой салат (неужели салат растет под снегом?). Он даже собрался измерить ноги детей, чтобы узнать, кто из них выходил ночью в сад. Что касается моих следов, то их происхождение ни у кого сомнений не вызывало. К середине дня страсти улеглись, и, поговорив еще некоторое время о простуде и бронхитах, взрослые забыли об этой истории.

Я все еще был слишком худ, и мне надевали на прогулку свитер. Я его страстно ненавидел. Увидев на улице снег, я испугался, что на меня наденут не только свитер, но и сапоги. Такое тоже бывает. В магазине «Элегантный пес», куда мы с Ней зашли как-то раз, я своими глазами видел такую душераздирающую картину: бедный дрожащий желтый песик стоял на большом столе; на одной его лапе красовался бледно-голубой резиновый сапог. Он не смел наступить на нее и ковылял на трех лапах. Хозяйка уже успела купить ему голубой дождевик с капюшоном. Один из посетителей, глядя на него, сказал: «Карнавал да и только!». Бедняга сгорал со стыда. Все-таки мы живые существа, и у нас тоже есть гордость.

Кажется, до сапог дело не дошло. Что ж, наденем свитер и выйдем погулять. Прогулка по деревне оказалась сущим наказанием. В отличие от города, где на улицах с вами заговаривают редко и довольно сдержанно, здесь нам то и дело приходилось останавливаться посреди дороги и выслушивать соображения типа: «Вы что, выгуливаете здесь собаку? Так с ними здесь не гуляют, на это есть свой сад!» Видно, судьбе все же было угодно, чтобы я гулял в нашем саду. Тем хуже для дедушкиного салата.

Мальчишки, глядя на меня, кричали: «Смотрите, одетая собака!» А почему бы и нет? Наверное, я был первой собакой на поводке и в свитере, которую здесь видели. Мои деревенские собратья обычно бродят по улицам грязные и худые, все гонят и бьют их; наиболее же удачливые, как правило, сидят на цепи и сторожат сад. Из сострадания к этим беднягам я совершил возвышенный и самоотверженный поступок, который, к моему стыду, оказался совершенно неуместным.

Дело было так. На следующий день после памятной прогулки по деревенским улицам мне было разрешено бегать по саду. В саду меня привлекали разные запахи, но вдруг я резко остановился, почуяв запах своего собрата.