Я, грек Зорба

— Эх! Ты так говоришь, потому что у тебя его нет! — сказал Зорба, покачав головой. — Ты не думай, что я белены объелся, хозяин. Если тебе об этом сказали, то тебя обманули. Я, возможно, такой же невежда, как дядюшка Анагности, но я и не так глуп. Э! Нет! Если я, по-твоему, не могу понять, почему же ты хочешь, чтобы поняли они, этот жалкий старик и его придурковатая жена, да и все остальные Анагности? Все они в твоем будущем увидят только мрак. Нет уж, оставь им их старый мир, они к нему привыкли, ладят с ним пока, не так ли? Одним словом, они живут и живут неплохо, плодят детей и даже внуков. Бог делает их глухими и слепыми, а они кричат: «Хвала Господу». Они в нищете чувствуют себя непринужденно. Поэтому оставь их в покое и помолчи.

Я замолчал. Мы проходили мимо сада вдовы. Зорба на мгновение остановился, вздохнул, но ничего не сказал. Должно быть, где-то шел дождь. Запах земли, полный свежести, наполнял воздух. Показались первые звезды. Народившаяся зеленовато-желтая луна мягко сверкала, небосвод до краев был наполнен негой.

«Этот человек, — думал я, — необразован, но обладает светлым умом. Душа его нараспашку, у него доброе сердце, он много повидал, однако не растерял свою изначальную отвагу. Все эти сложные проблемы, неразрешимые для нас, он решает одним махом, словно разрубает мечом, как это делал его соотечественник Александр Македонский. Его невозможно сбить с пути, потому что он всем своим существом сросся с этой землей. Африканские дикари обожествляют змей за то, что они всем телом распластываются по земле и посему, якобы, знают все тайны мироздания. Змея познает мир своим туловищем, хвостом, головой, бесшумно извиваясь, она сливается воедино с матерью-землей. То же происходит с Зорбой. Мы же, образованные люди, не что иное, как птицы, опьяненные воздухом».

Звезд на небе все прибавлялось. Невыразимо холодных и равнодушных, без всякого сочувствия к людским страстям.

Больше мы не говорили. С восторгом смотрели мы на небо, наблюдая, как на востоке ежесекундно зажигаются новые звезды, распространяя вселенский пожар.

Мы вернулись к себе в хижину. У меня не было ни малейшего желания есть и я уселся на скале у моря.

Зорба разжег огонь, поел и, казалось, готов был присоединиться ко мне, но, передумав, улегся на свой матрас и заснул.

Море было спокойно. Застывшая под россыпью звезд земля тоже молчала. Не было слышно ни лая собак, ни жалоб ночных птиц. Но тишина казалась обманчивой, я ощущал это лишь по току крови, стучавшей в висках и на шее.

«Мелодия тигра!» — подумал я с дрожью. В Индии с наступлением ночи люди низкими голосами поют печальную песню, дикую и монотонную, напоминающую отдаленное рычание хищников — мелодию тигров. Человеческое сердце преисполняется трепетом ожидания.

Я думал об этой ужасной мелодии и пустота в моей груди, которую я ощущал, стала мало-помалу наполняться. Слух мой пробудился, и тишина обернулась криком. Я наклонился и, зачерпнув ладонями морскую воду, смочил себе лоб и виски. Мне полегчало. В глубине моего существа продолжали раздаваться смутные, нетерпеливые, угрожающие крики — тигр находился внутри меня, он рычал.

Внезапно я ясно услышал голос.

— Будда! Будда! — закричал я, резко выпрямившись. Я пошел быстрым шагом вдоль кромки воды, будто хотел убежать от самого себя. С некоторых пор едва я остаюсь ночью один, в полной тишине, как слышу его голос — сначала печальный, умоляющий, постепенно он все больше раздражается, начинает даже реветь. Наступает момент, когда он словно брыкается в моей груди — ребенок, время которого подошло.

Видимо, наступила полночь. Небо застлало черными тучами, на мои руки упали крупные капли, но я не обращал на это внимания. Погрузившись в раскаленную атмосферу, я чувствовал на своих висках языки пламени.

«Час пробил, — думал я с дрожью, — колесо Будды подхватило меня, пришло время освободиться от чудесной ноши».

Я быстро вернулся в хижину и зажег огонь. Зорба заморгал глазами от яркого света, увидя меня, склонившегося над бумагами. Он что-то неразборчиво проворчал, отвернулся к стене и снова погрузился в сон.

Я торопливо писал. «Будда» находился во мне, наподобие разматывающейся в моем сознании голубой ленты, испещренной знаками. Лента быстро ускользала и я спешил, чтобы угнаться. Все стало легко и просто, я даже не сочинял, а лишь запечатлевал богатство, рожденное воображением. Весь мир раскрылся передо мной, он сострадал, отрекался, пел; в нем было все — дворцы Будды, женщины в гаремах, золотые кареты, три роковые встречи: со стариком, больным и смертью; была пережита пора бегства, аскетизма, освобождения и наконец пришло спасение. Земля покрылась желтыми цветами, нищие и короли одели желтые одежды, камни, леса и вся другая плоть стали невесомыми. Души превратились в песни, сознание же самоуничтожалось. Пальцы мои устали, но я не хотел, не мог остановиться. Воображаемые картины проносились в мгновенье ока, мне надо было торопиться.

Утром Зорба нашел меня уснувшим, голова моя лежала на рукописи.

6