В детском доме выживают сильнейшие. Значит, мне надо быть именно такой. Такой я и стала. Меня побаивались даже мальчишки, которые были старше. Я дралась лучше многих из них. Даша меня больше не навещала, и постепенно я стала забывать про нее, надеясь только на свои силы. Оно было и к лучшему. Никто кроме меня самой не поможет мне в этой жизни, где зубами, когтями и локтями надо обязательно побеждать. У меня получалось. Я не только дралась, но и училась лучше всех. К концу школы в моем дневнике были почти все пятерки, ну, может за исключением таких не нужных предметов, как пение и рисование. А еще к концу школы я увлеклась гипнозом, вернее, самогипнозом. В детдомовской библиотеке таких книг не было, но я упросила библиотекаршу, и она откуда-то принесла мне несколько толстенных томов на эту тему.
Вот теперь я одна сижу в темной кладовке на куче какой-то рухляди и вывожу себя из состояния транса. Получилось. Интересно, это, правда, произошло, когда мне было четыре года, или я все напридумывала?
За годы, проведенные в детском доме, я так и не смогла вспомнить, что случилось перед тем, как я туда попала. У меня просто отшибло память. Я помнила себя только с того момента, когда меня плачущую привели сюда. Учителя и воспитатели упорно уходили от моих вопросов о прошлом. Наверное, из лучших побуждений, не хотели травмировать неокрепшую детскую психику. Теперь все встало на свои места. Вопрос заключался лишь в том, правдиво ли все, что я увидела? Может, подсознательно мне хотелось, чтобы я была из хорошей и любящей семьи, а в результате несчастного случая оказалась здесь. Мне не хотелось даже думать, что отец где-нибудь сидит, а мать лишена родительских прав за хронический алкоголизм, как было почти у всех воспитанников. Я должна быть уверена, что я не такая, как они все. Я лучше. Я знала это.
Все-таки получилось. Когда меня уже должны были выставить в самостоятельную жизнь, мне удалось уговорить директрису показать документы. То, что я видела, находясь в состоянии транса, оказалось правдой. Мои родители действительно погибли в автокатастрофе, а я случайно уцелела и выжила. Правда, довольно долго пролежала в больнице. Когда падала, то сильно стукнулась головой, и врачи, боясь непредсказуемых последствий, какое-то время присматривались ко мне. Но все закончилось благополучно, и меня переправили в детский дом, где я и находилась до последнего времени.
Директриса вздохнула и сказала, что за мной должна была остаться родительская квартира, но ушлым родственничкам много лет назад удалось прибрать ее к рукам, и теперь она не знает, что со мной делать. Оставаться здесь мне нельзя, а идти некуда. Она снова вздохнула и жалобно на меня посмотрела. Я решила, что она ждет, не предложу ли я чего. И я предложила.
–
Я пойду работать в милицию. Там точно поселят куда-нибудь, – неожиданно для самой себя предложила я.–
Что ты, Ксюшенька? Ты же такая умная девочка! И вдруг в милицию, – возмутилась директриса.–
А там что, ума не надо? – пожала я плечами. – Бандитов ловить буду, интересно.Директриса снова печально вздохнула и утвердительно кивнула головой, с ее плеч сполз тяжелый груз. По-человечески ей было жаль меня, но долгие годы работы среди детей с поломанной судьбой, притупили остроту восприятия. Она все реже смотрела на них, как на собственных детей. Мой случай был скорее исключением, поэтому она была благодарна мне за принятое решение, которое освободило ее совесть.
Глава 2
Через несколько дней я пришла в отдел кадров местного УВД. Инспектор посмотрел на меня округлившимися глазами, уж больно непрезентабельно я выглядела, и протянул пачку бланков для заполнения. Целый вечер и полночи, пыхтя, я их добросовестно заполняла. На следующий день к девяти часам, как штык, я уже опять была в отделе кадров.
–
Ждите, – равнодушно бросил инспектор, швыряя мои документы в какую-то серую папку.–
Сколько? – поинтересовалась я.–
Что сколько? – не понял он.–
Ну, сколько ждать? Месяц? Два? Год? – напирала я.–
В течение месяца, – заученно сказал он и отвернулся.Ответ был исчерпывающим. Как раз месяц мне обещали дать пожить в детском доме, из которого я уже выросла. Однако, прошел месяц, затем, другой. Ответа все не было. Пришлось пристраиваться дворником в каком-то ЖЭКе, потому что там дали служебную каморку для проживания. Комнатка не более шести метров имела раковину и унитаз за занавеской. Кроме кровати и тумбочки не умещалось ничего. Весь мой минимальный гардероб висел на здоровенном гвозде, который я забила в стену куском кирпича. Все было хорошо, кроме одного – в комнате не было окна.
Каждое утро с шести часов утра я усиленно скребла свой участок, а потом к девяти шла в отдел кадров УВД. Я решила взять этого нудного инспектора измором. Постепенно, мне это удалось. Когда моя голова в очередной раз просовывалась в приоткрытую дверь, он бледнел, потом начинал идти красными пятнами, а затем жалобно уговаривал:
–
Ну что ты все ходишь, Соколова, нечего мне тебе пока сказать. Закрой дверь, ради бога!