Я и мой автомобиль

 - Трофим! Трофим! Выпей с нами! Лизавета, толстая стерва, как пощекотали:

 - А на что он нам сдался?!

 - Как на что? - Это Васька смеется. - Он законный хозяин!

 - Нету меня! - крикнул со зла Трофим Михайлович, но не крикнул, а как бы шепотнул.

И ночью ходил по участку, худея телом и приговаривая:

 - Нету меня... Нету...

На грядки поглядел в снежных проплешинах - «нету меня», на бревне возле забора - «нету меня»... И отовсюду, куда бы ни глянул Трофим Михайлович, неслось ему одно и то же: «Нету меня, люди добрые, нету...».

И так бы он, может быть, решился ума, если бы не ясность, влетевшая ему в голову, когда он очутился около гаража. Там стояла Лизаветина «Волга», зеленая новая «Волга», записанная на эту лахудру, лучше бы ему уж отбыть срок и не видеть ее по гроб жизни. Лучше бы ему расстрел принять в молодых годах, чем видеть этого Ваську, ибо змеи завелись в доме.

 - Нету меня-а-а,- пел Трофим Михайлович,- ой нету меня-а-а. Как так нету?

Трофим Михайлович ровно бы очнулся от ясности. Как так нету, когда все тут - мое. «Волга». Моя «Волга»! И тот носатый возит мандарины на моей «Победе»! И те, что тогда еще являлись, на моем «Москвиче» ездят! И Мишка, собачий выродок, маменькин сынок, не дотянешься, а все равно на моем «Москвиче» возит свою молодую стерву!

Вот как стал думать Трофим Михайлович к рассвету, просветлев умом.

И почувствовав силу в теле, понял, как ему быть. Понял и даже засмеялся тихонечко. Еще Лизавета с детьми спали, а он твердо пошел в сарай, взял штыковую лопату и вышел перед гаражом, впервые с детства перекрестясь.

Он перекрестился и стал в спешке, словно окоп рыл, копать перед гаражом канаву. Он копал ее, хукая и дивясь собственной силе. Сила шла в него из морозного мартовского утра и уходила в руки, а из рук в лопату. Он рыл канаву, как бульдозер, будто дорвался в конце трудовой жизни до подлинной работы.

«Ну что? - думал он.- Моя «Волга» или не моя? Таки моя она, оказывается!»

Земля поддавалась послушно, и вырастал вдоль канавы бруствер, и надо бы еще Трофиму Михайловичу пулемет, чтобы отогнать Ваську, как паршивого фрица. Он копал, и думал, и не заметил, как рассвело и выскочила Лизавета:

 - Ой, лихо!

 - Не замай,- зверел Трофим Михайлович,- не замай, убью! И убил бы, каб не убежала.

«Ну, чья взяла?»

Он сидел на сырой земле в своей траншее, облокотясь руками о черенок лопаты.

 - Как же выезжать, Троша? - испуганно спросила Лизавета сдавленным голосом.

 - Не замай,- сказал Трофим Михайлович,- не замай, Лизавета, уйди от греха.

Он сидел на сырой земле, ногами в могиле, может, долго, а может, нет. Детишки остановились с портфельчиками. Настя - совсем барышня, и ножки при ней, и сама справненькая.

 - Папа, что же это будет? Володечка тоже подрос за зиму.

 - Тятька, мамка ревут...

 - Идите, деточки, идите... Идите в школу, хорошо учитесь... Я тут по хозяйству... Идите, деточки...

Так чья же теперь «Волга», когда перед гаражом канава? Чья же она - того, на кого записана, или же того, у кого в руке штыковой заступ? Может быть, у кого в руках имеется труд, а не пустые разговоры? Трофим Михайлович хитро посмотрел на раннее весеннее солнце, уже залезшее на сосну. И показалось ему, что с ветки смотрит на него толковая птица грач, имея в глазу понимание.

Так чья же теперь она есть, эта зеленая «Волга»?

Он вылез из свежей канавы легко, воткнул заступ в свежую землю и пошел по блеклой дороге в лесничество. Он знал теперь, что делать. Лесничество помещалось неподалеку, за водокачкой. Он шел, и понимал свою справедливость, и думал скорее закончить, сегодня же закончить свое правое дело.

Когда он вошел во двор, голова его была ясной, как в детстве, и он полностью годился делать дело. На обширном дворе лежали привезенные для посадки тополя-малолетки с корнями, обернутыми мешковиной. Тополя эти, небольшие, мерзнущие, сдавили сердце Трофима Михайловича детскими воспоминаниями.

 - С чем явился? - окликнул его кладовщик, живший при складе. Бородатый небольшой старичок в старом военном картузе.

 - С добрым днем, Тимофеич,- ответил Трофим Михайлович ясно.- Хочу у вас три тополечка принять... Попробовать - пусть растут.

Старичок рассмеялся:

 - Да их хоть слезами поливай - не примутся... Бери! У них корни мороженые.

 - У меня вырастут... Я полью...

 - Ну-ну... Бери для чуда... Запишем за тобою и поглядим...

 Трофим Михайлович выбрал три тополечка, расписался и по одному,

ибо все-таки были они не легкие, понес до дому.

Он посадил их в канаву, а пока сажал, Лизавета ходила, как на молитве, и глядела на него выпученно:

 - Как же выехать, Троша?

 - Не замай, - ответил Трофим Михайлович.

И встали при гараже часовыми его тополя, и принялись на диво, перегородив дорогу зеленой «Волге».

Смех смехом, а вам бы такое - не смеялись бы.