Я и мои (бывшие) подруги

Еще одна последняя главушка, и роман мой окончен, наконец.

Мои «стихи» скорее смахивают на гекзаметры Васисуалия Лоханкина. У Пушкина лучше, так на то он и Пушкин. А я — это я. И сравнивать себя ни с кем не собираюсь. Кто я с ним рядом? — червь, пыль. А он — наше все. А самое главное, он — мое все! Люблю мавра…

Подведем некоторые итоги. Что я такое написала? — непонятно даже, какого жанра-племени. Мемуары женщины средних лет? А стиль как назвать? — Житейские байки-рассуждалки. Треп с воображаемыми читательницами «как бог на душу положит». А бог плохо не положит. Он же абсолют. Как бы то ни было, Боже, окажись благосклонным ко мне. Сам заварил кашу, сам и помоги. Сам вложил в меня эту тягу — писать. Лучше бы вложил какую-нибудь менее бьющую по самолюбию тягу — например, к вышиванию крестиком. Но миомы как будто лечатся творчеством, а не вышиванием по заранее пропечатанному узору. Вот я и лечусь, как могу, авось, повезет и с миомами и с этой рукописью. А закончу я свою «терапию литературным творчеством» рассказом о человеке-фейерверке. Великолепной Ларе.

Я знаю ее с семнадцати лет, с первого курса. По-моему, ни одна из моих подруг не претерпела за свою жизнь таких внешних и внутренних изменений, как она.

Девочка с прилежно приглаженными волосами — папа не разрешал даже невинной челочки, такая домашняя, наивная, романтическая, и одаренная природой от души. В то время, когда некоторые девушки тренировались целоваться с такими же неумелыми парнями в колхозе за сараем, она гуляла со своим «избранником» под звездным небом, робко держась за руки, и вела следующие разговоры: «Коля, как по-французски будет луна?» Коля — экзот среди студентов нашего факультета, потому что в школе изучал французский. Так вот, Коля, такой же экземпляр, отвечает: «Ля люн».

Я до сих пор таю от умиления, вспоминая этот эпизод.

Затем следовало прибегание в нашу комнату, заламывание рук и блаженное подкатывание глаз при пересказе этого эпизода.

Училась она хорошо, потому что была очень умной, увлекалась декабристами (естественно!), любила веселиться, умела общаться со всеми и вызывать симпатию у всех. Курсе на четвертом ее угораздило влюбиться в однокурсника — парня неплохого, но несколько неотесанного, ничем особо не примечательного. Кроме роста, но я уже говорила, какие неожиданные параметры роковым образом диктуют тебе выбор друзей или мужей, когда тебе только двадцать. Его с большим трудом можно было представить рядом с нею. Он, видимо, это и сам не очень представлял, потому что ухаживания с ее стороны вылились в длительный и упорный процесс. Эту Куликовскую битву выиграла Лара. Парень нехотя, будто сделал одолжение, сдался и получил в жены красавицу и умницу одновременно, четырехкомнатную шикарную квартиру в центре города, дачу, машину, работу не по распределению.

Обращаю ваше внимание, что описываемые события происходили в благословенные застойные времена, когда все эти блага были очень большими благами, можно даже сказать, пределом мечтаний.

Брак продлился лет пятнадцать и закончился де факто весьма оригинальным способом. Будучи в очень хорошей должности «штабной крысы» в военкомате одного из районов города, наш муж вдруг, не советуюсь с женой, подал рапорт о переводе на Колыму. Вы правильно прочли.

Это не описка. На Колыму, где вечная мерзлота и зеки, туда, куда люди не стремятся в гости, отвечая вежливым — нет, уж лучше вы к нам. В его оправдание надо сказать, что уже в семнадцать лет он поговаривал о Никарагуа, где как раз победила рабоче-крестьянская революция, и куда он собирался уйти добровольцем. «Откуда у парня испанская грусть?» — это о нем. И вот, спустя двадцать лет в нем она, видимо, снова проснулась. Опять взыграла романтика и жажда улучшить этот мир.

Не подумайте, что супруги жили как кошка с собакой. Ни в коем разе. Умная любящая жена, двое детей, дом — полная чаша, и он в нем хозяин. Свекор, поначалу прозорливо не очень приветствовавший этот брак с «голодранцем», к этому времени умер, переписав на зятя все, нажитое долгим честным трудом. Он был человеком заслуженным.

Никакие слезы несчастной жены, никакие доводы рассудка и отговоры ошарашенных друзей не помогли.

Человек решился на поступок, пошел на рекорд, как ткачиха Виноградова или забойщик Стаханов. Он уехал сначала на два, потом на три, пять и в итоге на семь лет.

Приезжал только в отпуск, и с каждым годом все более как к чужим. Напоминаю, жена все еще безумно любит его и невыносимо страдает от его иррационального поведения.

Но, к счастью, рассудок ее не покинул окончательно, и она не сорвалась с места с двумя детьми в сомнительную полярную экспедицию, несмотря на былое восхищение княгиней Трубецкой и Ко, последовавшими в Сибирь за своими мужьями-декабристами.

Через семь лет он все же вышел в отставку и приехал на родной юг, вы уже конечно догадались — не один.