Я и мои друзья

— Опять не вкусно! — сказал он.— Немного даже горчит…

— Не вкусно! — яростно повторил Кируш.— Не то слово! Я такого пойла за всю свою жизнь не пробовал!

— Погодите,— развел руками Проша.— Но ведь варили-то вмесю!

— А руководил кто? Ты! — заявил Тимуш.

— Только время зря потеряли!— махнул рукой Кируш, поднимаясь из-за стола.— Знал бы, не возился…

— Да-а, Проша,— протянул Гриша.— Что ни говори, а не вышло у нас с этим супом. Конечно, время жалко! Уроки еще делать надо. А уже стемнело.

— Айда по домам, братцы! — заявил Кируш.— А есть, честное слово, хочется. С утра росинки не держал!

Проша сидел за столом, понурив голову. При каждом нашем выкрике у него уши словно огнем вспыхивали. Вдруг он вскочил, схватил миску со злополучным супом и выбежал на кухню. Слышно было, как с великим шумом он опрокинул содержимое в чугун.

— Что это он, а? — удивленно спросил Кируш.

Я видел, как Проша подскочил к вешалке, нахлобучил шапку, потом подхватил чугунок и, толкнув дверь ногой, выскочил в сени…

— Наверное, поросятам пошел выливать,— предположил Гриша.

— Эх, наварили бы лучше картошки! — вздохнул Тимуш.— И с солью, да так поели бы! А то столько добра пропало…

— Постой! — вскинулся вдруг Гриша.— Как ты сказал? С солью? Ну, конечно! Про-ша! Проша-а! — закричал он, выскочив из-за стола.— Ах, шуты гороховые! Понимаете? Посолить надо было! Соли и не хватало! Про-оша!

Мы бросились за ним во двор. Но было уже поздно. Проша стоял, опустив голову, возле деревянной старой колоды, у которой теснились, аппетитно чавкая, обжигаясь, и повизгивая, поросята. Им наш суп пришелся по вкусу!

Гриша вздохнул, обнял Прошу за плечи.

— Не унывай. Все бывает! В другой раз такой суп сварим, будь здоров!

Попрощавшись, мы двинулись со двора. Хмурый и невеселый Проша провожал нас. И вдруг у самой калитки Тимуш воскликнул:

— Ребята! А как же книга? Про Африку, путешественников?

— Нет уж! — с мрачной настойчивостью подтолкнул его Кируш.— Домой! С меня хватит! В другой раз, на сытый желудок придем смотреть твою знаменитую книгу.

…Слух о наших злоключениях с супом мгновенно распространился по деревне и дошел до школы. Смеялись над нами так, хоть в подпол прыгай.

С той поры у нас в деревне, когда кто-то работает шиворот-навыворот, о нем говорят: «Не Прошкин ли это суп?»

Братишка Керкусь моложе меня на два года. И учится он двумя классами ниже: я — в пятом, а он — в третьем. Керкусь очень похож на маму: такие же черные волосы, нос прямой, на лице ни одной веснушки — чистое-чистое! Его лицу любая девочка позавидует. От того, что он вылитый мама, люди говорят: «Счастливым будет этот ребенок!» Наверное, и вправду счастливый. Никогда не болеет, всегда весел.

А мне вот не везет. То в школе одни неприятности сыпятся, то болезни всякие одолевают. Наверное, нет на свете такой болезни, которой бы я не переболел. Чаще всего с горлом мучаюсь. Мама говорит: «Это у тебя гланды. Холода они не терпят. Поэтому ты часто болеешь ангиной». И что это за «гланды» такие? За что они ко мне пристают? Эх, слишком я слабенький, болезненный…

Весна нынче пришла ранняя, бурная. Солнца — хоть отбавляй! Весь апрель ходим в школу без пальто. Жарко. Почки раскрылись на деревьях, трава взошла — молодая, зеленая, словно бархат.

Вчера возвращались из школы, решили искупаться. Вода холодная, как лед. Дух захватывает! Но все плескались до тех пор, пока губы не посинели. Я, конечно, тоже купался. И Керкусь. И что же? К вечеру у меня — жар, температура — тридцать восемь! А Керкусь — хоть бы хны! Ходит, песенки напевает.

Мама всполошилась. Напоила меня горячим молоком с медом, чаем с малиной, уложила в постель. У постели на стуле сладости поставила. А мне в горло ничего не лезет. Только пить хочется.

— Кушай, сынок, пей, иначе не поправишься,— умоляет меня мама, чуть не плача.

Но я в ответ только головой мотаю. И мама невольно отходит от меня.

Керкусь вернулся из школы как обычно жизнерадостный. Долго вертелся вокруг стула со сладостями, как котенок вокруг горячей каши. Особенно пристально косился он на конфеты и пряники.

Кружил, кружил и ни с того ни с сего вдруг стал охать и ахать, етонать и хныкать.

— Вот напасть! Ты, Керкусь, часом, не заболел ли тоже? — испугалась мать.

— Конечно, захворал. Голова страшно болит, будто ее буравом сверлят,— едва не плача застонал Керкусь.— По дороге чуть с ног не свалился…

— Может, ты от Михася заразился? — с сомнением сказала мама, торопливо разбирая постель.

— Не знаю… Если у него болезнь заразная, куда она еще может пойти? Конечно, на меня прыгнула…

Мама уложила Кернуюя под ватное одеяло. И тут же пряники и конфеты перекочевали к брату.

— На-ка вот, отведай пряник, ешь, с утра не кушала проголодался, небось. Чайку попьешь с малиной, пропотеешь, хворь как рукой снимет,— суетилась мама.— Ох, и откуда берутся на вас, сердешных, болезни. У других дети как дети — босиком по снегу бегают и то никогда не болеют…

Керкусь слушал ее да постанывал. Но, завидев сладостей, он тотчас же поднялся, схватил пряник, кряхтя как столетний старик, принялся уплетывать его за обе щеки, запивая горячим чаем.