Я и Она. Исповедь человека, который не переставал ждать

Я знал, что они у меня в сумке, но то и дело тянулся проверять: дважды – в своем номере, еще раз – в лифте, еще раз – в ванной, за несколько минут до того, как должна была начаться радиопрограмма. Срок годности таблеток истек много лет назад, слова на этикетке давным-давно стерлись. Мой «мозгоправ» выписал их, когда мне было чуть больше двадцати лет. Когда он спросил, что меня беспокоит, я рассказал ему правду: что я верю в то, что могу заставить события происходить с помощью мысли; что мне приходится быть осторожным со своими мыслями; что я не могу перестать видеть мир в оттенках тьмы и света, позитивного и негативного; что моя квартира битком набита мусором, который я обязан спасать; что определенные объекты связаны с другими объектами; что на свете слишком много правил, слишком много знаков повсюду, что всё что-то означает. Он носил кардиганы и круглые очочки, дужки которых крючками цеплялись за уши. Он испытывал горячее желание спасти меня, в этом мы с ним были похожи, так что я изо всех сил старался заставить его поверить, что он действительно мне помогает. Он выдвинул предположение о том, что я сложен из множества составляющих, и некоторые из этих составляющих пытаются защитить меня, не дать мне ощутить боль. «Это невыполнимая задача», – говорил он. Я кивал и соглашался, но так и не поверил ему до конца. А потом однажды, спустя год, я не явился на сеанс, и больше не возвращался никогда.

Таблетки, даже при регулярном пополнении запасов, должны были со временем кончиться. Мне пришлось «слезать» с них постепенно. Сначала по четыре в день, потом чередуя через день по четыре и по три, потом по три в день, потом чередуя три и две в день, и так далее. Но, даже прекратив их принимать, я повсюду таскал с собой пузырек. Бумажник, ключи, таблетки. Карманы моих брюк вытягивались по форме пузырька. Много лет спустя, после того как была опубликована моя первая книга, я решил оставлять их дома. Если бы я не мог взять такси до аэропорта, прилететь самолетом в Чикаго, а потом доехать в другом такси до отеля, где мне предстояло выступать, и проделать все это без таблеток, я был бы жуликом – и что бы я ни сказал людям, которые заплатили за то, чтобы послушать мои речи, это не имело бы никакого значения.

Истинно мужественным поступком было бы спустить эти таблетки в унитаз. То, что я хранил их в ящике своего письменного стола, было признаком моей убежденности в том, что однажды они снова мне понадобятся. Я мог бы тогда сказать, что я сам создал собственную реальность: человек, стоящий в ванной комнате лас-вегасского отеля-казино, открывающий, закрывающий, снова открывающий пузырек с таблетками, пытаясь решить, удастся ли ему выдержать радиопрограмму без транквилизаторов. То, что я так и не принял таблетку – в тот момент, – было актом не столько мужества, сколько страха: страха перед тем, что кто-то об этом узнает, что таблетки больше не действуют, что я обману всех людей, которые читали мои книги.

Так что вместо этого я уселся в кресло рядом с Моной Лизой Мерсер – женщиной, которая организовала конференцию «Измени свою жизнь!», которая сама была автором бестселлеров, гранд-дамой жанра самопомощи, приближалась к восьмому десятку, но выглядела ближе к шестидесяти, с гладкой кожей и длинными седыми волосами – и не вынимал руку из кармана. Ощутив приступ паники, я мог бы ущипнуть себя через подкладку брюк. Мы сидели в маленькой комнатушке возле лобби, в аудитории было человек сто. Анжела Пейн, ведущая радиостанции, тоже писательница, собиралась брать у нас интервью и распределять вопросы, поступавшие в студию. Она была одного возраста со мной. Темные волосы, темные глаза, длинная голубая юбка, черные ботинки. В лифте я заметил флаер с рекламой ее книги «От стресса к успеху за 30 дней».

Мона Лиза Мерсер наклонилась и потрепала меня по руке; посмотрела на меня своими большими голубыми глазами и сказала:

– Ты же не нервничаешь, не так ли, милый?

– Нет, – соврал я. – Конечно, нет.

– Видишь ли, я вижу, когда человек нервничает, – она наклонилась ко мне ближе, прищурила глаза, опустила взгляд на уровень моей груди. – Это выглядит как желтый свет в районе сердца.

– Ну, может, я и вправду немного нервничаю.

– Будь поосторожнее: у тебя чудесные волосы, отличная шевелюра. А страх может вызвать облысение, – она вновь перевела взгляд на мое лицо, выпустила мою руку. – Шутка, – призналась она. – Нет, страх действительно может стать причиной облысения, это верно, но легкого желтоватого свечения у сердца для этого недостаточно.

Анжела Пейн отвернулась от нас, чтобы прокашляться.

– Надеюсь, мне удастся пережить эту программу, не заходясь кашлем.

– Послушай меня, – сказала Мона Лиза. – Положи руку на горло.

Я положил руку на горло, и она возразила:

– Нет, я обращалась к Анжеле, но ты тоже можешь так сделать, если хочешь. Анжела, положи руку на горло и повторяй за мной.

Анжела поднесла ладонь к шее.

– Я готова меняться, – произнесла Мона Лиза.

– Я готова меняться, – послушно повторила Анжела.

– Страх означает упрямство, – пояснила Мона Лиза. – Всякий раз как кто-нибудь на моих семинарах раскашляется, я прерываю наши занятия и заставляю этого человека положить ладонь на горло и сказать: «Я готов меняться». Если он снова начинает кашлять, я прошу его повторить.

Я дотронулся до пузырька, лежавшего в моем кармане. Стоило мне это сделать, как Мона Лиза велела:

– Дай-ка мне свою руку.

Я выпустил пузырек и вынул руку из кармана. Она крепко взяла меня за руку, посмотрела на меня и сказала:

– Эрик, я благодарна за то, что ты сегодня здесь. Я благословляю тебя и твою работу.

– Спасибо, – пробормотал я.

Когда программа началась, Анжела представила меня и Мону Лизу, затем коротко проинтервьюировала нас. Попросила Мону Лизу рассказать слушателям, каким образом она пришла к вере в способность нашего разума как создавать, так и исцелять болезни.

– Я верю в это, поскольку я этим живу, – ответила она.

– Может быть, вы расскажете нам немного о своей истории? – предложила Анжела. – Для тех слушателей, которые могут быть с ней пока незнакомы.

– Моя история – это история Вселенной, – ответила Мона Лиза. – Пришлось бы начинать с самого Большого Взрыва. Ведь все взаимосвязано, дорогая.

Ее история была хорошо известна: изнасилование, когда ей было десять лет; жестокое обращение со стороны отчима; беременность в пятнадцать, аборт; два неудачных брака до того, как ей исполнилось сорок; рак в сорок пять; чудесное самоисцеление благодаря диете, прощению и клизмам; серия мега-бестселлеров с перечислением каждого заболевания человеческого тела и его эмоциональной причины. Если у вас проблема с глазами, значит, вы упорствуете в отрицании – в вашей жизни есть что-то такое, чего вы не желаете видеть. Когда я вижу ребенка в очках, я думаю: что-то такое происходит дома у этого ребенка, чего он не хочет видеть. Проблемы с мочевым пузырем возникают из-за гнева. Это когда ты готов описаться от злости, милый – просто, как дважды два. Мигрени создаются людьми, которые желают быть совершенными и бесятся из-за того, что они несовершенны. Это почти всегда снимается мастурбацией – сексуальная разрядка растворяет гнев и боль. Болезни, передаваемые половым путем, провоцируются стыдом за половую сферу. Анус так же прекрасен, как и глаза; необходимо начать ощущать родство со своей пятой точкой!

– Каждый страдает от ненависти к себе и вины, – говорила она теперь. – Они создают болезнь, которая есть форма самонаказания. А хорошая новость состоит в том, что высвобождение этих эмоций рассеет даже рак.

– Вы согласны, Эрик Ньюборн?

– Невозможно отрицать, что разум могуществен, – ответил я. – Куда бы вы ни отправились в этом мире, вы встречаете себя – манифестацию собственных мыслей.

Я обвел взглядом аудиторию. Мужчина без обеих ног стоял на руках, которые сделали бы честь бодибилдеру; его обрубки даже не касались пола. Женщина с нервным тиком непрерывно трясла руками, будто собираясь бросать кости. Мальчик, сидевший рядом с матерью, страдавший ожирением, то и дело тискал свой пенис. Я покатал пальцами пузырек в кармане, ища позитива. Вернулся взглядом к человеку с ампутированными ногами: надо же, какие мощные у него руки! Но теперь он, должно быть, устал; он лег в проходе между рядами и уставился в потолок.

– Когда ощутите гнев, – продолжала меж тем Мона Лиза, – крепко сожмите средний палец на руке и посмотрите, что случится: гнев растворяется. Средний палец на правой руке – для мужчины, на левой – для женщины; это всегда срабатывает.

Первый из позвонивших задал вопрос о питании.

– Все очень просто, – отрезала Мона Лиза. – Если это растет, ешьте. Если не растет – не ешьте.

Следующий звонивший пожелал узнать о том, как проходит обычный день у каждого из нас, и я стал говорить о сегментировании, о котором писал в своей второй книге «Это уже в пути». Разбиваешь день на сегменты, один за другим: чистка зубов, душ, прогулка, чтение книги, съедание персика. Фокусируешься на позитиве, на чудесном, и если делаешь это, то привлекаешь еще больше чудесного и позитивного в свой следующий сегмент.

– А что, если случайно заметишь что-нибудь негативное? – поинтересовался слушатель. – Скажем, выходишь на пробежку и видишь мертвую птицу.

– Всегда есть выбор, – ответил я. – Вы можете благословить жизнь этой птицы, вознести благодарность за то, что эта птица вообще существовала.

– Мы живем в «да»-вселенной, – подхватила Мона Лиза. – Что бы вы ни послали во вселенную, оно вернется к вам обратно. Вот почему я каждый день преисполнена благодарности. Точнее будет сказать, я не наполнена благодарностью. Я и есть благодарность. Я благословляю свой дом, зная, что в него входит только добро. Я благословляю свой телефон и почтовый ящик, зная, что ко мне приходят лишь хорошие новости. Я заранее благодарна. По крайней мере час в день я сижу с распростертыми объятиями. Я начинаю каждый день с того, что смотрю в зеркало и говорю: «Ты замечательная, и я люблю тебя. Это один из лучших дней в твоей жизни». Иногда я даже напеваю это себе.

Звонивший отключился. Анжела спросила:

– А что, если это не срабатывает?

– Невозможно, – категорично заявила Мона Лиза. – Это всегда срабатывает: что отдаешь, то и получаешь.

– А у вас когда-нибудь было так, чтобы это не срабатывало? – обратилась Анжела ко мне.

– Зависит от того, что вы имеете в виду, – сказал я. – Всегда ли ко мне приходит лишь благо? Нет. Всегда ли возвращается то, что я посылаю вовне? Да, полагаю, это так.

– Чушь собачья!

Мы вгляделись в толпу; это был мужской голос.

Потом мы снова его услышали.

– Надеюсь, что все вы заболеете раком!

Из задних рядов шел вперед мужчина: очки, редеющие волосы, рубашка и галстук, босой.

– А как же холокост? – спросил он. – Что, у этих людей было слишком много негативных мыслей? – Он подошел ближе, остановился прямо перед нами. Руки он сложил на груди, будто молился; глаза за очками помаргивали. Его голос стал громче: – А как насчет сентября? Что, у каждого человека, который оказался в тот день в башнях-близнецах, было слишком много негативных мыслей?

Толпа вокруг него подалась назад, вся, кроме мужчины с ампутированными ногами, который остался на месте, только снова встал на руки.

Со всех сторон к нему спешили охранники; он заложил руки за спину.

– Я знаю порядок, – бросил он охране. На него надели наручники и повели к выходу, но, даже выходя из зала, он кричал нам:

– Вселенная устроена не так! Не так она устроена! Мы не ответственны за собственные страдания!

Анжела попыталась достойно выйти из положения, сказав:

– Наши слушатели, должно быть, все слышали. Здесь произошел инцидент: мужчина выступил с трудными вопросами. Я хотела бы знать, может ли кто-нибудь из вас что-нибудь ему ответить.

Я исхитрился одной рукой снять крышечку с пузырька и сунуть пальцы внутрь. Притворившись, что почесываю бороду, сунул таблетку в рот. Я решил не глотать ее, но таблетка начала растворяться у меня на языке, горький вкус, который я вспомнил мгновенно.

– Господь его благослови, – проговорила Мона Лиза. – Рак на пороге, явный случай. Могу только надеяться, что он освободится от своего гнева.

– Однако его вопрос заставил меня задуматься, – продолжала Анжела. – Каким образом человеческое страдание грандиозных масштабов – к примеру, холокост, геноцид или нападение террористов – вписывается в вашу духовную систему?

– Прошу прощения, – сказала Мона Лиза, – но я должна быть честной и сказать: послушайте, сейчас не время для обвинений. Прошлое – это прошлое. Сейчас время для того, чтобы исцеляться.

– Эрик Ньюборн, – обратилась ко мне Анжела, – а вы что-нибудь скажете?

– Куда бы вы ни пошли в этом мире, – повторил я, – вы встречаете себя.

В тот вечер от номера к номеру бродили дети, распевая рождественские псалмы.

Я лежал в кровати, потрясенный тем, что сказал тот человек. Но таблетка, срок годности которой истек много лет назад, по-прежнему действовала. Может быть, это был лишь эффект плацебо. Как бы там ни было, тревога вытекла из моей груди в руки и ноги, затем вылетела из моих пальцев, поднялась к потолку, стала желтой тенью, ждущей, пока действие лекарства прекратится, чтобы начать снова постепенно нисходить в мое тело во сне, или утром, или во время моей лекции на следующий день, или когда я вернусь домой к Кэри и тому, что растет внутри нее, к той твари, которой я всегда боялся. Не имеет значения, когда: она будет терпеливо парить надо мной, а потом спустится ко мне.

Лекарство пело в моей крови: старая песня, но я помнил ее слова. Печальные, но спетые нежным голосом – только это и важно. Движение музыки вне меня, затем стук в дверь: дети, поющие о младенце в яслях, о ярко вспыхивающих звездах, о рождении нашего дорогого Спасителя. Они хотели, чтобы я присоединился к ним; протягивали мне отпечатанный текст, но мне он не был нужен: некоторые вещи никогда не забываешь. Я хотел бы сказать, что я пел – верно, мои губы двигались и издавали звуки, – но то был не мой голос; то было лекарство, плывшее по моей кровеносной системе и гнездившееся в моем мозгу.