Я и ты

Кто уж точно не опускал их, так это Леонид Сенькин. Мы, маросейская ребятня, тоже можем считать его своим, потому как вытянутая в длиннющую струну «улица родная, Маросейская улица моя», продолженная Покровкой, перебравшись через Садовое кольцо, упиралась в Разгуляй. Туда тоже не раз заносило нас босоногое детство, и однажды, возвращаясь со старенького уютного стадиончика на Ново-Рязанской, всей честной компанией мы набрели на крохотный зальчик в Малом Гавриковом переулке. Спустя много лет, разговорив немногословного Леонида Ивановича, я узнал, что именно там он часами дубасил «грушу», оттачивая удар, про который один очень известный американский промоутер Алекс Вальдес с восхищением сказал: «Да у него в каждой перчатке по нокауту!»

Это случилось, кажется, после турнира в Англии, где наш 85-килограммовый земляк со всей мощью обрушил свою увесистую «колотушку» на надвигавшуюся на него двухметровую британскую гору массой в 130 килограммов. Сенькин своими кулачищами точил ее, словно вода камень, пока тот не шлепнулся на пол с таким грохотом, что страшно стало. Заокеанский спец, дождавшись выпорхнувшего из-под канатов Леню, похлопал его по плечу, пощупал бицепсы и азартно воскликнул: «Да ты, парень, с такой правой кого хочешь уложишь! Давай к нам на профессиональный ринг, миллионы будешь зарабатывать!»

Ассоциации, тем более разнесенные по времени, – материя хрупкая. На юбилее Леонида Ивановича вдруг всплыл в памяти Булат Окуджава. Полная любви и трагизма песня про Леньку Королева, без которого поэт не представлял себе ту Москву. А ведь и без Леньки Сенькина (созвучия ради позволил себе сию фамильярность, так что уж извините) ее тоже трудно представить. И ничего, что один, судя по всему, с Арбата, а другой уж точно вырос на Басманной. Во дворах обоих каждый вечер играла радиола, и пары танцевали, поднимая пыль. Только Сенькину было недосуг. Именно в те часы, когда звучала музыка и сверстники в вихре вальса кружили своих будущих невест, он спешил на очередную тренировку в тот самый зальчик. Пройдет несколько лет, и ребята до того зауважают его, что, как и Леньке Королеву, присвоят званье Короля. Короля ринга. Еще неизвестно, чья бы взяла, встреться Сенькин на ринге с Мохаммедом Али или – поближе к нашему времени – с тем же Тайсоном или Холифилдом…

Не хочу чересчур романтизировать свой «пятачок детства» в окружении каменных стен, перебарщивать с его обожествлением – худого в то смутное время случалось предостаточно, оно и по сию пору дает знать о себе слабо заживающими рубцами на сердце, наверное, каждой семьи. Война еще долго дышала перегаром горючей смеси из слез от похоронок, ночного страха, запаха «малины», которой капитан Жеглов уж точно был сыт по горло. Однако сейчас, когда подвижкой в поисках национальной идеи справедливо считаем общенародное боление за «своих» на Олимпиадах, я невольно, обращаясь в прошлое, укрепляюсь в мысли, что этой идеей долгое время был именно двор. Ведь одним общим двором выглядела вся страна. Посмотрите великолепный спектакль Марка Розовского в Театре у Никитских ворот, послушайте эти песни и мелодии наших коммуналок – и вы, думаю, согласитесь с таким посылом.

Не берусь сейчас судить – хорошо это или плохо, но так сложилось. Здесь, по большей части, формировалась личность, в том числе и физически. И от этого никуда не денешься, никуда не упрячешь те лихие времена, когда Большой Спасоглинищевский, да вся округа до Яузского бульвара, все холмы, зигзаги и пороги-перекаты Старосадского, Малого Ивановского, Подколокольного и других переулков – долгие годы настоящее проклятие для начинающих автомобилистов, где над ними, принимая экзамен на вождение, от души поизмывались гаишники, – были задействованы зимой под коньковые развлечения.

Неразумно во всем следовать примерам минувших лет, да это и нереально. Речь о другом. Как бы скорее избавиться от понимания цивилизации по-российски, когда гаражами, стоянками, прочими атрибутами нас отлучили от начальной ячейки здоровья, самого доступного и малозатратного спорта – улично-переулочного, самодеятельного, семейного. Он так и просится во дворы, скверы, парки, бульвары. Я даже представил себе такую картинку: бульвар, скажем, Гоголевский, или Тверской, или мой родной с детства Чистопрудный, юноша, нежно обняв за плечи подружку, пытается объясниться ей в любви. Та игриво кивает на перекладину:

– Раз пятнадцать подтянешься или с десяток раз двухпудовку поднимешь – пойду за тебя.

Перечитал написанное, каюсь – фантазия какая-то злая: не грозит ли иным девчонкам всю жизнь так и проходить в невестах…