Я иду искать

Уже возле выхода из парка, Максим снова остановился. То, что он чувствовал, нельзя было назвать страхом или тревогой. В груди дрожала, грозя порваться, туго натянутая струна, будто мучительное, болезненное предчувствие. Он обернулся, глядя на аллею, из которой только что вышел. Тьма в её глубине сгустилась, материализуясь в человеческую фигуру. Под ложечкой тут же разлился холод. Максим до рези в глазах вгляделся в темноту, не понимая, действительно там кто-то есть, или его напряжённые нервы сыграли с ним злую шутку, но через несколько секунд он уже был уверен, что ему не показалось, человеческая фигура на аллее постепенно приближалась, обретая всё более отчётливые очертания. Ближе… ещё ближе… Максим почувствовал, что ему не хватает воздуха, когда свет фонаря матово отразился от чёрного кожаного рукава, но здравый смысл тут же поднял голову — так одевается каждый третий. В самом деле, сейчас мужчина окончательно выйдет на освещённое место и окажется, что это обычный прохожий, ведь ещё не так уж и поздно, часов десять, наверное. Или больше? Максим хотел посмотреть на часы, но понял, что не может — боится! — оторвать взгляд от неторопливо приближающегося человека. В солнечное сплетение снова вонзился ледяной бурав. Мужчина достиг границы света и тени и остановился. «Почему он там стоит? Почему? Почему он…» Максим застыл, вглядываясь в полуосвещённое лицо. Желтоватый свет стекал по высоким скулам, тонкому носу с лёгкой горбинкой, лбу, полускрытому падающими на него тёмными волосами, но в казавшихся запавшими глазницах залегли тени, не дающие рассмотреть выражения глаз и делающими их похожими на пустые впадины. Знакомое — до дрожи в коленях, до вспотевших ладоней, до предчувствия слепого, безотчётного ужаса знакомое лицо. Время скрутилось в тугую спираль, между витками которой сжались и истаяли десять лет, отделявшие Максима от того момента, когда он видел это лицо в последний раз. Десять лет, слившихся в одну сплошную попытку забыть тот июнь, перешагнуть через него обратно в то время, когда он не подозревал об изнанке привычного, понятного и логичного мира, в котором слово «вампир» ассоциировалось с фильмами ужасов и сказкой Брэма Стокера, мира в котором убийства были лишь частью сухих криминальных хроник и в котором он сам ещё не был убийцей.

— Сначала ты готов выпотрошить реальность, чтобы позвать меня, а потом теряешь дар речи от страха, что у тебя это получилось. В твоём поведении нет логики, Макс, это плохой признак. — Тихий, насмешливый голос окончательно разорвал настоящее, выбросив Максима в тот день, когда он впервые услышал его. День, чтобы забыть который не хватило десяти лет.

— Не льсти себе. — Максим снова почувствовал, что его голос готов предательски дрогнуть. — Просто не был уверен, действительно ли это ты. Всё-таки десять лет прошло.

— И за эти десять лет ты так и не научился врать. Зачем ты меня звал?

— С тех пор, как я видел тебя, действительно прошло десять лет?

— Не понимаю.

— Правда?

— Ну хорошо… неправда. Понимаю.

— Так значит, ты был там?

— Где там, Макс? В твоих галлюцинациях? В твоих воспоминаниях? В твоём мозгу? Там я постоянно.

— Не льсти себе.

— Ты повторяешься.

— Там — это на заброшенной стройке пять лет назад.

— Да, я был там.

— Почему?

— Ты звал меня. Как сейчас.

— Это не правда.

— А вот это правда, Макс. Как тогда, так и сейчас ты воспользовался существующей между нами связью. Хоть и не сознательно.

— Связь существует потому, что наша кровь смешалась… тогда?

— Да.

— И это заставило тебя прийти?

— Нет. Это позволило мне тебя услышать.

— Почему же ты пришёл?

— Ты ведь хотел спросить что-то другое.

Тонкие губы Сергея на секунду приняли нервно-ломаный изгиб. Не то усмешка, не то тень какой-то болезненной эмоции. «Если у него вообще есть эмоции», — напомнил себе Максим.

— Я спросил то, что спросил.

— Я не ответил. Что дальше? Или ты позвал меня только для того, чтобы устроить мне допрос? — В его голосе не было интонаций, которые неизбежно должны были присутствовать, произнеси подобные слова кто-то другой. Не было ощущения давления, не было угрозы, не было желания узнать что-то. Голос был абсолютно бесстрастный, лишь чуть усталый. Максим ощутил себя загнанным в собственноручно расставленный капкан. Что он может сказать? «Помнишь, когда я пытался тебя убить, я приковал тебя наручниками к трубе, а потом кто-то проделал со мной то же самое — почему? И кто? Что между нами за связь и почему у меня кровоточит старый шрам на руке? Почему он кровоточит именно сейчас? Как это связано с тобой и связано ли?» Вопросов было слишком много и, что самое страшное, почти все они звучали как просьба. Просить его о помощи? Подобное казалось слишком диким, почти кощунственным. Максим только сейчас понял, что у него нет почвы под ногами, он не мог заставить себя спрашивать о том, о чём должен спросить.