Я иду искать

Пошел смотреть… Тело лежало в дворницкой. Хотя какие теперь дворницкие… Какие дворники, такие и дворницкие. Небольшой закуток без окна, метров шесть квадратных, железная дверь прямо из подворотни. Лопаты, метла, ведро с песком, пачки соли, чтобы лед посыпать. Еще барахло, не распознаваемое в тусклом, пыльном, каком-то больном свете. Лампочка гнойно-желтой каплей свисает с кривого черного провода, торчащего из низкого потолка. Продавленное кресло под вытертым драным покрывалом. Большая плоская перевернутая банка из-под селедки, давно таких не видал, а вокруг – россыпь старых вонючих хапцов.

И мертвая тетка. Тоже явно алкоголичка, на вид – к полтиннику. Толстая, морда опухшая, на ногах носки вязаные, шлепанцы резиновые свалились, спортивки «Адидас» с китайской барахолки, растерзанная безразмерная флиска несуразно-розового цвета. И все в кровище. На полу из-под тела огромное пятно натекло, лампочка отражается в черной луже, будто всплывает рубин, змеятся золотые сполохи по граням. Повсюду бурые пятна – на разорванных в клочья тряпках, на теле, торчащем наружу из прорех, на ее лице, на стенах, на лопате.

Я взял за черенок, за самый верхний его кончик, лопату, прислоненную к стене возле головы трупа. Обычная штыковая лопата, такой в огороде копают, канавы роют, что еще… червей для рыбалки можно. Эта лопата – и черенок, и сам штык – вся была в крови.

– Он ей голову лопатой отсек. Почти отсек, на кожном лоскуте держится. Еще живую ударил, поэтому крови столько вытекло.

Криминалист – я все не мог запомнить его фамилию, Ширяев, что ли, – поднялся из темного угла серым призраком. Я и не заметил его в пыльном мраке.

– И еще. – Он подошел ко мне. – Посмотрите на раны на ее лице и руках. Не на эти, не на резаные, с ними все просто. Какой-нибудь короткий нож, острый, что-то типа скальпеля. Даже нескольких скальпелей – по ходу, он по-македонски с двух рук ее резал. Посмотрите на раны вон те. Видите?

Он присел возле тела и ткнул пятерней в синей латексной перчатке прямо в лицо покойнице. Я наклонился. Это явно были следы зубов.

– Укусы? Собаку натравили?

– Нет, Алексей Федорович. – Вот он-то меня запомнил, даже имя-отчество, а я его нет, стыдоба. – Нет, не собаку. Я по форме укуса вам сразу скажу, это человек. Это он сам, убивец наш, ее покусал. Понимаете, к чему я?

Понимаю. Ганнибал, маньяк Горшкова, от которого он, можно сказать, скоропостижно сбежал на пенсию. Тот, на котором висели четыре трупа, четыре дела, объединенные в одно. Теперь пять.

Раз, два, три, четыре, пять – я иду искать. Кто не спрятался – я не виноват.

Выхожу во двор. Подъехала труповозка. Санитары шли мне навстречу, тащили свои скорбные причиндалы – носилки и упаковочный пакет на молнии. Пришлось посторониться, ступив в лужу.

Подошел к своим. Ширяев, или как его там, прощался, пожал руки Семенову и мне.

– Протокол осмотра у вас, Алексей? Все остальное завтра, завтра… Я поехал.

И сел в кабину труповозки.

– Ну что, Семенов, муж – первый подозреваемый?

– Не думаю. Ты протокол-то почитай. Там вокруг все затоптано, прямо по пятнам крови. Следы кроссовок сорок второго размера, а у этого… – Он махнул рукой в сторону мужика. – У этого сорок пятый, я проверил.

Сам знаю, что не этот спившийся бедолага уконтрапупил свою бабу. Если б он, значит, и остальные на нем, а на Ганнибала опоек не тянул. Куда ему. Но так или иначе, а поговорить с ним придется. Пошлепал по грязной размазне в сторону стола с лавками. Мужик уже не выл, а тихо скулил побитой собакой. Тетка сидела рядом с ним, обняв, прижимала его голову к своей груди.

Не успел подойти. Санитары вынесли тело во двор, потащили к труповозке. Мужик вскочил, с воплем кинулся к ним, тетка бросилась следом. Ребята остановили его, а он рыдал в голос и все рвался туда, к черному пластиковому мешку, который грузили в машину. Я остановил бегущую женщину. С этим не поговоришь, так хоть с ней. Представился. Глянул в протокол, составленный Семеновым, кем она приходится мужику – Яковлеву Сергею Николаевичу.

– Я его мать, – говорит.

Надо же, мать. А мне казалось, они ровесники. Еще раз глянул в протокол на год рождения этого Яковлева. Ему, значит, тридцать пять всего. А тянет на полтинник. Я пошелестел листами. Вот: Феоктистова Елена Васильевна, действительно мать, пятьдесят с хвостиком, адрес, образование высшее, место работы – прочерк.

Лучше всего разговаривать со свидетелями сразу, на месте, пока у них в мозгу держится свежее восприятие события, пока не наложились поверх картинки ложные воспоминания, собственные домыслы, чужие идеи. А то иной раз такого навспоминают. Начнешь анализировать, а это вообще из кино типа «Бригады».

– Елена Васильевна, я могу с вами поговорить?

– Нет, конечно, вы же видите – не до вас. Мы сами к вам придем завтра или послезавтра. Скажите, куда прийти.