Я иду искать. История вторая

Горести прошлые не сочтешь,
Однако горести нынешние горше.
На новом месте вы почувствуете их.
Все вместе.

Что вам послал еще Бог?

Место в Мире Божьем.
Распри прошлые не считайте.
Место, что вам послал Бог,
Обступите тесными рядами.
Защищайте его днем и ночью.
Не место — волю.

Будем опять жить,

Будет поклонение богу,
Будет все в прошлом — 
Забудем, кто есть мы!

Где вы побудете,

Чада будут,
Нивы будут,
Хорошая жизнь — 
Забудем, кто есть мы!

Чада есть — узы есть — 

Забудем, кто есть!
Что считать, Боже.
Рысиюния чарует очи.
Никуда от нее не денешься,
Не излечишься от нее.

Не однажды будет, услышим мы:

«Вы чьи будете, рысичи,
В кудрях шлемы.
Что для вас почести,
Разговоры о вас?»

Не есть еще — 

Будем Ее мы...[39]

— Йерикка вздохнул и словно точку поставил: — Эти слова написаны четыре тысячи лет назад. Предки данванов, может быть, еще не ушли с Мира. Предки хангаров еще не построили свои вонючие города. Эти слова — БЫЛИ. Мы — БЫЛИ. Вот — моя вера. А это, — Йерикка тряхнул кни­жкой, — даже не яд. Рвотное. Тошнит.

— Остров и море...— повторил Олег. — Эрик, а остров назывался не Крит?

— Не знаю, — сожалеюще ответил Йерикка. — В былинах не сказано, я же объяснил...

Они долго молчали, глядя на вечно чистую от облаков и совсем близкую вершину Перуновой Кузни. Потом Йерикка поднялся и сказал, отбросив книжку:

— Пошли.

Олег не удивился — он поднялся тоже и зашагал за Йериккой по расщелине, защищавшей их от ветра, вылизывавшего кругом лед цвета бутылочно­го стекла. Йерикка, не поворачиваясь, бросил через плечо:

— Рассвет мы встретим на вершине, Вольг.

* * *

Олег зачерпнул колкий, сухой снег и, подержав в ладони, вытер им ли­цо. Идти становилось все труднее — не потому, что приходилось лезть по скалам, под ногами лежала тропа... но шагать на крутизну не хватало дыхания. Ветер кидал в лицо снежную крошку и тянул назад за плащ. Видно было, как развеваются выбившиеся из-под повязки волосы идущего впереди Йерикки.

Они вышли из-под прикрытия гряды — и Олег невольно встал, сбычив голову и задохнувшись. Ветер тек с вершины Кузни — ледяной, ровный и жесткий, как тысячи стальных прутьев... Отвернуть голову было нельзя — надо видеть, куда ногу ставишь, хряпнешься — костей не соберешь... и лицо поч­ти сразу начало неметь. Олег судорожно закрыл его нижнюю часть плащом и с изумлением посмотрел в спину Йерикки, который даже не сгибался — шел себе и шел, плотно ставя ноги.

— Куда мы идем?! — только теперь, спросил Олег. Он выкрикнул эти слова, и ветер разорвал их в клочья и унес в долину. Йерикка не остановился, не по­вернулся, не пошевелил спиной. — Эрик! — в голосе Олега прозвучало разд­ражение, он споткнулся, с трудом удержался на ногах — махнув рукой, восста­новил равновесие. — Эрик! — закричал он еще раз.

Рыжий горец обернулся. Его лицо было лицом с барельефов заброшенной крепости — волосы плыли в струях ветра, как в воде,

— Что? — он стоял шагов за сорок, но ветер принес его слова такими, слов­но Олег находился рядом с ним. — Что тебе нужно?

— Мне?! — не удивился даже — поразился Олег. — Это ТЫ меня куда-то ведешь!

— Ну так идем, — Йерикка начал поворачиваться, и Олег поспешил за ним, оправдываясь:

— Просто очень холодно.

Йерикка немедленно развернулся вновь со словами:

— Ну так вернемся.

— Нет, — с трудом ответил Олег, — пойдем, ничего...

— Холод, — спокойно сказал Йерикка, и ветер вновь бросил его слова в ли­цо Олегу,— просто изнанка тепла. Нет холода. ВООБЩЕ нет.

Дальше они шли и шли в молчании. Олег мучился от ветра и холода... и размышлял над словами Йерикки. На первый взгляд они казались бессмыслицей... или хуже того — чушью вроде той, которую с умным видом изрекают положительные герои американо-самурайских боевиков. Но чем больше Олег повторял эти слова про себя, тем больше казалось ему — Йерикка сказал что-то очень и очень важное. Возможно, даже самое важное в жизни.

ХОЛОД — ПРОСТО ИЗНАНКА ТЕПЛА.

НЕТ ХОЛОДА.

ВООБЩЕ НЕТ.

Да что же это такое, вот привязались!

Он думал над этим до самой вершины...